Подземный Венисс - страница 29
Обходя комнату в обратном направлении, новоявленный детектив заметил следы, которых не мог оставить, когда осторожно входил, — грубые вмятины на ковре, грязные отпечатки.
Мужчина направился в кухню. На столе гнило пять манящих крабов: пересохшие стебельчатые глазки, красные, потрескавшиеся клешни.
Оставалась спальня. Дверь была заперта. За ней таились воспоминания — долгие ночи, проведенные за разговорами и любовью, любовью и разговорами, которые в конце концов сливались в одно, как и разгоряченные тела. Вдруг ее труп там, на кровати?
Шадрах против воли нажал на кнопку. Дверь заскользила в сторону. Спальня была пуста. Мужчина сел на постель. Никаких следов насилия или борьбы. Пошарил под кроватью. Ничего.
Он уже собирался в гостиную, когда из платяного шкафа донесся тихий шорох и стон. Шадрах беззвучно приблизился. Приложил ухо к двери. Ничего… И все-таки… Мужчина рванул на себя створку, прицелился прямо по центру… Вполне нормальный шкаф, на дне куча обуви и потрепанные мягкие звери — старинная забава, Николь много лете ними не расставалась. Шадрах опасливо раздвинул одежду, направив пистолет на заднюю стенку. Из темноты ничего такого не выскочило. И тело не вывалилось из сумрака.
Мужчина посмотрел на игрушки. Медвежонок, кролик, сурикат. Шадрах аккуратно приставил дуло пистолета к затылку последнего.
— Шевельнешься, и ты покойник.
— Рыбеецццсссс, — полузадушенно прошипело существо, безудержно содрогаясь.
Шадрах отступил, не опустив пистолета, но продолжая держать его у виска врага. Лицо суриката сморщилось в ожидании выстрела.
— Рыбеецццсссс хороший, — отстраненно промолвил зверь, глядя перед собой остекленевшими глазами.
Еще бы им не остекленеть, когда левая часть его тела была растерзана и прижжена лазером.
— Николь. Ты знаешь Николь?
Сурикат ухмыльнулся, пустив изо рта кровавые пузыри, и уставился на мужчину.
— Ей уже рыбка не нужна.
Шадрах наконец распознал, какой перед ним подвид: модель городского убийцы-наемника. Квин собирался продавать их шпионским агентствам примерно полудюжины городских правительств. Здесь-то зачем эта тварь?
— В принципе ты бы легко отделался, — сказал мужчина. — Если бы я на тебя не наткнулся.
— Сэээээр? — отозвался сурикат, почти завалившись набок.
Шадрах отступил еще на шаг, не отводя дула от его головы.
— Я о том, что у тебя в башке полно умного железа, — пояснил мужчина.
И сжег суриката дисперсионной волной, оставив только шею и голову, которая рухнула на кучу пепла. На лице запечатлелось изумленное выражение, словно обреченное замереть навсегда.
Раздался страдальческий обескураженный вопль:
— Рыбееццццссссс!
Мужчина аккуратно подобрал уцелевший орган за гибкое ухо и перенес на кухню. Головы наемников создавались таким образом, чтобы в случае чего несколько дней существовать отдельно от тела. Пусть даже в шоке, даже страдая нарушением ориентации, а то и с поврежденным мозгом, сурикат еще мог пригодиться. Он еще мог послужить подходящим орудием мести.
Отыскав на кухне простой клей, Шадрах намазал им обожженный срез на шее суриката. Зверь оглушительно стонал и плевался. Мужчина обшарил ящики, нашел небольшое блюдо, приложил к нему отсеченную голову и подержал обеими руками, давая клею застыть.
Потом уставился в глаза сурикату, пронзительные, сверкающие от боли, и сказал:
— Мне по хрену, как тебя звали раньше. Теперь будешь Иоанном Крестителем, сукин ты сын.
Некстати захихикал — и резко оборвал смех, потому что вдруг ощутил, сколько в нем кроется гнева, злости, которые любой ценой надо было сдерживать до поры до времени. Всему свое место.
Сурикат ответил:
— Я тебя прикончу. Своими зубами раскушу твои глаза.
Тогда Шадрах воспользовался кухонным прибором (кто-то умный назвал эту штуку «все-в-одном») и, превратив его в клещи, вырвал зверю все зубы. Тот перенес и это последнее унижение, вскрикнув лишь раз или два. Затем мужчина заткнул кровавую течь во рту, запихав туда посудную тряпку, словно кляп, и тварь успокоилась.
— Сволочь, — произнес Шадрах. — Думаешь, ты лучше чудиков, которые ошиваются по пустырям? Думаешь, ты больше, чем обычная мудреная машинка?