Поэтессы Серебряного века - страница 3

Чудотворной иконой клянусь

И ночей наших пламенных чадом —

Я к тебе никогда не вернусь.

На пороге белом рая,

Оглянувшись, крикнул: жду,

Завещал мне, умирая,

Благостность и нищету.

И когда прозрачно небо,

Видит, крыльями звеня,

Как делюсь я коркой хлеба

С тем, кто просит у меня.

А когда, как после битвы,

Облака плывут в крови,

Слышит он мои молитвы,

И слова моей любви.

Что ты бродишь неприкаянный,

Что глядишь ты не дыша?

Верно, понял: крепко спаяна

На двоих одна душа.

Будешь, будешь мной утешенным,

Как не снилось никому,

А обидишь словом бешеным —

Станет больно самому.

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что почести, что юность, что свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?» Отвечает: «Я».

Тот город, мной любимый с детства,

В его декабрьской тишине

Моим промотанным наследством

Сегодня показался мне.

Всё, что само давалось в руки,

Что было так легко отдать:

Душевный жар, молений звуки

И первой песни благодать —

Всё унеслось прозрачным дымом,

Истлело в глубине зеркал…

И вот уж о невозвратимом

Скрипач безносый заиграл.

Но с любопытством иностранки,

Плененной каждой новизной,

Глядела я, как мчатся санки,

И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силой

Мне счастье веяло в лицо,

Как будто друг от века милый

Всходил со мною на крыльцо.

Не прислал ли лебедя за мною,

Или лодку, или черный плот? —

Он в шестнадцатом году весною

Обещал, что скоро сам придет.

Он в шестнадцатом году весною

Говорил, что птицей прилечу

Через мрак и смерть к его покою,

Прикоснусь крылом к его плечу.

Мне его еще смеются очи

И теперь, шестнадцатой весной.

Что мне делать! Ангел полуночи

До зари беседует со мной.

Не недели, не месяцы – годы

Расставались. И вот наконец

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств,

И до света не слушаешь ты,

Как струится поток доказательств,

Несравненной моей правоты.

За тебя я заплатила

Чистоганом,

Ровно десять лет ходила

Под наганом.

Ни налево, ни направо

Не глядела,

А за мной худая слава

Шелестела.

Нет, ни в шахматы, ни в теннис…

То, во что с тобой играю,

Называют по-другому,

Если нужно называть…

Ни разлукой, ни свиданьем,

Ни беседой, ни молчаньем…

И от этого немного

Холодеет кровь твоя.

Ты с детства полюбила тень,

Он рыцарь грезы с колыбели.

Вам голубые птицы пели

О встрече каждый вешний день.

Вам мудрый сон сказал украдкой:

– «С ним – лишь на небе!» – «Здесь – не с ней!»

Уж с колыбельных нежных дней

Вы лучшей связаны загадкой.

Меж вами пропасть глубока,

Но нарушаются запреты

В тот час, когда не спят портреты,

И плачет каждая строка.

Он рвется весь к тебе, а ты

К нему протягиваешь руки,

Но Ваши встречи – только муки,

И речью служат вам цветы.

Ни страстных вздохов, ни смятений

Пустым, доверенных, словам!

Вас обручила тень, и вам

Священны в жизни – только тени.

Л. А. Т.

– «Забилась в угол, глядишь упрямо…

Скажи, согласна? Мы ждем давно».

– «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!

Оставьте, мама. Мне всё равно!»

О будь печальна, будь прекрасна,

Храни в душе осенний сад!

Пусть будет светел твой закат,

Ты над зарей была не властна.

Такой как ты нельзя обидеть:

Суровый звук – порвется нить!

– «Не тяжки ль вздохи усталой груди?

В могиле тесной всегда ль темно?»

– «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!

Оставьте, люди! Мне всё равно!»

– «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?

Зло – возмущало ль тебя оно?»