Поэтика детектива - страница 13

. Между тем в детективе, разумеется, повествование как раз схематично – и это оправданно. Сюжет, своей спонтанностью подражающий самой жизни, в детективе более чем неуместен.

Впрочем, не все исследователи реализма согласны с приведенной точкой зрения. Например, Н. Тамарченко справедливо указывает, во-первых, на то, что реалистические сюжеты можно типологизировать так же, как нереалистические[22], во-вторых, – на заимствование реалистами сюжетных схем (Гоголем – из плутовского романа, Толстым – из жития и романа воспитания). Однако важно, что это не воспроизведение, а именно заимствование. «Мертвые души» или, скажем, «Ярмарка тщеславия» – это не плутовские романы, а произведения, использующие и переосмысливающие схему пикарески. Читать их как плутовские романы нельзя, потому что мы не найдем там всего, чего ждем от этого жанра. Точно так же нельзя читать «Братьев Карамазовых» как полицейский роман, а «Казарозу» как детектив: слишком очевидно, что мы здесь имеем дело не с развитием традиции, а с использованием отдельных ее элементов.

Вообще, мало кто из реалистов был способен писать так, чтобы читать их можно было лишь ради сюжета. Из русских писателей такими реалистами оказались Пушкин и Гоголь, из английских – Диккенс, из американцев – Брет Гарт, Марк Твен и О. Генри. В целом же либо реалистический тип сюжета слишком жизнеподобен (в результате сюжетное начало ослаблено), либо занимательный сюжет слишком явно подчинен какой-либо «сверхзадаче» (зрелый Достоевский, некоторые произведения Бальзака и т. п.).

Таким образом, детективу, как правило, вреден не только реалистический психологизм, но и все прочие элементы реализма, а особенно реалистическая манера повествования.

Из всех стилевых систем в их соотношении с детективом наиболее изучен именно романтизм. Это и неудивительно, поскольку детектив был создан именно романтиком Эдгаром По. В русском литературоведении Ю.В. Ковалев констатировал романтический характер образов в логических новеллах По. Отдельная русскоязычная работа, посвященная романтическим корням детектива (на примере творчества того же По), принадлежит О.Ю. Анцыферовой. В качестве романтических черт жанра исследовательница выделяет причудливый характер Дюпена, наличие тайны, интерес к ужасному. Ковалев (и вслед за ним Анцыферова) возводит к романтизму традиционную для детектива пару «сыщик и его спутник», не учитывая особенности повествования, связанные с наличием в произведении рассказчика-«Ватсона», но справедливо отмечая разные типы мышления сыщика и его друга (по Ковалеву – интуиция и рассудок, что оспаривается Вольским, который видит в рассказчике олицетворение второй, а в сыщике – третьей стадии диалектического мышления).

Вместе с тем некоторые положения О.Ю. Анцыферовой вызывают возражения. Исследовательница смешивает развлекательную литературу (к которой относится и детектив) с массовой. Не менее важно (и спорно, на наш взгляд) то, что, доказывая романтический характер детектива, О.Ю. Анцыферова апеллирует в основном к взглядам самого По. Однако, очевидно, чтобы показать романтический характер того или иного явления – скажем, жанра, – нужно продемонстрировать его взаимосвязь с романтической эстетикой, а не просто с эстетикой отдельно взятого романтика. Детектив – безусловно, нормативный жанр; но, чтобы удостовериться в романтической природе этого факта, недостаточно ссылки на нормативность эстетики По; надо еще решить вопрос о сочетании нормативности его эстетики с известным романтическим тезисом о свободе от канонов. Если эстетика По является «апологией малой формы» (О.Ю. Анцыферова), это опять-таки нельзя считать просто проявлением его романтических взглядов: крупные эпические жанры (роман и лироэпическая поэма) не менее свойственны романтизму в целом, что также находит свое обоснование в эстетике. Можно было бы продолжить эту полемику, но это уведет нас в сторону.

Нас будет интересовать прежде всего специфика образа главного героя детектива (не только детективов По) на фоне романтической традиции. На наш взгляд, романтический характер образа «великого сыщика» проявляется не в его эксцентричности, не в склонности к уединению и не в том, что он, как романтический герой, «подчеркнуто исключителен» и «может олицетворять только абстрактные понятия» (Т. Кестхейи). Речь идет о самой конструкции образа романтического героя.