Поездка в Липецк - страница 4

Нюра шевелила губами во сне, дядя Виталик снял кепку, сложил ее вдвое и утирал шею и лицо, две мухи жужжали как заводные и прыгали на заднем стекле.

Дядю Виталика тоже клонило в сон, вот он и включил радио. У Нюры задергались веки, но глаза она не открыла, мы с Надюшкой тоже не хотели открывать и подглядывали друг за другом сквозь ресницы.

— Дрын, а Дрын, — зевая, сказала бабушка.

— Слушаю.

— Проехали мы птичник или нет?

— Какой! Еще километров пятьдесят.

По радио запели модную в совхозном клубе песенку: “Чужая свадьба, ну кто же виноват…”

— А почем, интересно…

— Тише! Бабка!

— Да будешь ты мне ишо! Хрымза!

— Бабка дура! Машка слушает!

Я увидела свою слабую улыбку в водительском зеркальце.

Дядя Виталик сделал музыку погромче. Нюра открыла глаза и прошептала:

— Папк, когда приедем?

— Скоро уже. Потерпи чуть-чуть.

— Не бойсь, Нюр, авось не будем по кругу, как Зинка, гонять! — Опять Надюшка захихикала, заерзала, заметила упавшую сумку и не подняла. Бабушка и дядя Виталик засмеялись.

— Расскажи, ба, как Зинка гоняла.

— Да идишь ты!

— Ба, расскажи, Машка вон не знает.

— Да, — сказала бабушка, снимая и снова повязывая платок, — теперь что же: Зинка еще с нами на пасеке была, и теперь что же, приехал к нам хтой-то из мужиков на мацикле, научили ее, а как становить — не показали. Зинка перепужалась, носится кругами калб пруда. “Становите!” — орет. Ей кричат, как становить, а она с перепугу не понимает, что ли. Отец, царство ему небесное, кричит: “В воду! Давай в воду!” Она как дастся в пруд, мужики вынбли.

— Да я был у вас, — сказал дядя Виталик. — Она потом и на тракторе также, и опять при мне.

— Она уж либу замужем была?

— Да нет, кажись, вроде она у вас тогда еще не запивала.

— Не, не, она уж с Петькой начала, а после него и пошла — приучил пить, да и бросил.

— Да кто сейчас не пьет?

— Дядя Сережа даже совсем, — ответила Надюшка.

Я кивнула.

Пруд за старым домом, из которого зимой через пробитую бабушкой полынью выбрасывались на лед задыхающиеся рыбы, пруд, в котором утопился вместе с телегой и лошадью не захотевший умереть от рака сторож, пруд, по которому маленькая мама плавала в корыте, стал мелеть и мелеть; ключ, который бил где-то на дне и от ледяных струй которого дяде Васе сводило ноги, видимо, иссяк, ровные, как веки, берега смесили копытами совхозные коровы, а окончательно пруд погубили трактористы — слили в него солярку.

Теперь на голом дне наросла чахлая осока, и береговая трава растет желтая и сжуренная.

— То в Москве. А у нас? Ба Дунь, слыхала, Женька-то Дуськин совсем спился — с работы сняли, уже третий месяц сидит.

— Ах-ах! Это какой? На гармошке?

— Ну!

— Какой играл, а вы с Анютой только плясать, а он бросает?

— Он, он. Говорит мне тада: “Ну-ка, выдь на минутку, погуторим”. Руки в брюки, идем — и все дела. Говорит мне: “Смотри! Как только ты с Анькой танцуешь — я гармонь бросаю!” Так ведь и не давал танцевать.

— Вся деревня поспилася, весь народ. — И бабушка глубоко, до хруста зевнула.

Ближе к Липецку дорога пошла большими плавными волнами — при спуске на первые несколько секунд захватывало дух, но совсем не сильно, как при приседании в начинающем движение лифте, а когда ползли наверх, было интересно смотреть в заднее стекло.

Нюра оживилась и стала широко улыбаться и оказалась щербатой.

— Бабка, напомни карты купить! — сказала Надюшка.

— Контурные, что ли? Нюр, а тебе-то не надо? Слышь, чего папка спрашивает?

— Слышу. — И снова отвернулась к окну.

— Какие контурные? Играть! Наши истрепалися все — кончики бабка позагнула у картинок, чтобы от шиперок отличать.

— Пустомеля, ой пустомеля ты, девка. Не будет тебе пути, пропадешь! Ты играть не можешь — ты и намахлевала. Бабка, слава Богу, уж сто лет как игрок, будто я тебя так не общелкбю!

— Хороший игрок! Хорошие игроки — всю жизнь дураки.

— Ну, пошло, пошло! Я как-то зимой к Василию зашел, — дядя Виталик обернулся ко мне, показывая табак из дешевой папироски, налипший на десны, — сидят в зале, лупятся. “Какой счет?” — говорю. Сто шестьдесят на двести семьдесят, как-то так у них, картежницы.

— Чтоб я с бабкой еще играла! За ней только смотри и смотри — то в битом роется: тузы ищет, то у нее было двенадцать карт, глядь — уж все кудай-то сбагрила, сидит зубами сверкает: четыре козыря у нее.