Погоня за фейри - страница 2

Он поцеловал меня так внезапно, отчаянно и пылко, что я охнула. Я ощущала кровь на своей губе от его зубов, задевших нежную плоть. Когда он отодвинулся, на лице была боль, глаза ярко сияли.

— Дорогой Кошмарик, ты разобьешь меня. Разрушишь меня. Разгромишь каждый кусочек меня и растолчешь в порошок.

О чем он говорил?

— Тот Равновесие так не делал, — возразила я.

— Мы — две стороны монеты. Моя роль — сеять хаос, твоя — нести порядок, как работа Истины — нести просвещение, а Убийцы рода — запутывать.

— Я уже сказала, — твердо сказала я — твердо, потому что он пугал меня. — Я не приму роль, которую не выбирала. Я не выбирала быть Равновесием. У меня нет белого и черного крыла, и волосы не разделены на белую и черную половины. Я не собираюсь творить зло или возвращать баланс, как и порабощать тебя или обманывать кого-то!

— Ты не можешь устоять, ужасный Кошмарик, — прошептал он, целуя мои волосы, пока его пальцы крепко сжимали мои руки. — Ты не можешь теперь играть другую роль. Мы разделены навеки, как солнце и луна, день и ночь, рыба и птица. Я могу восхищаться тобой издалека, почитать тебя, но мы не сможем быть вместе.

— Мы и не были, — буркнула я.

Он смотрел на меня глубокими, как только выкопанный колодец, глазами.

— Ты взяла меня за руку. Дала мне лягушку. Хочешь сказать, что дальше не предложишь мне свою кровь?

Это была следующая часть подтверждения нашего брака? Я поежилась. У фейри всегда все было с кровью. Они не могли думать о другом? Я не могла испечь ему хлеб или создать хорошие стрелы? Нет, нужна была кровь.

Я выполнила два этапа, сама того не желая. Я согласилась на брак нечаянно, я не должна была вовсе соглашаться.

Брак с фейри был неправильным. Это был знак принятия их мира, принятия их или одобрения их ужасов. И я не могла такое сделать. Я должна была сказать ему сейчас, что покончила с ним. Что мне плевать на церемонию брака, ее подтверждение, и что я предала его, как он — меня.

Я помрачнела. Я ощущала слова на языке. Нужно быть смелой. Нужно делать то, что я должна. Никаких ошибок.

Что-то мелькнуло в его глазах, что-то уязвимое. Я резко закрыла рот.

— То, что Фейвальд говорит такое обо мне, — сказала я, скрестив руки на груди, — не делает это правдой. Я выбираю роль. И я — не Равновесие.

Уголки его губ дрогнули в невеселой улыбке.

— Тогда почему, милый Кошмарик, один твой глаз вдруг стал зеленым, а другой — карим?

Я охнула. О чем он говорил? Я потянулась за зеркальцем, но оно осталось в сумке. Мои глаза изменили цвет?

— Твое неудобство радует меня, — сказал Скуврель, вставая на носочки, крылья из черного дыма открылись за плечами. — Тебе нужно забрать вещи, и быстро. Я чувствую, как другой близко, и это означает только одно.

— Что это означает? — спросила я, сняла плащ с клетки Хуланны и надела его.

— Гудят рожки, топают копыта, колотится сердце, и конец мечтаний так ценен, — прошептал он, поймал мою ладонь и поцеловал кончики моих пальцев, глядя на меня с болью.

Но я не давала этому очаровать меня. Я не могла снова довериться ему. Он говорил о дружбе и общих целях. Но был склонен к жестокости, как все фейри. Если я хотела превзойти его и их, нужно было начинать думать, как они, и сделать сердце твердым, как лед.

Я едва повесила колчан на плечо и привязала клетку к поясу, как рожок пронзил воздух. Звучало как вой волка, смешанный с тоской дудочки.

— Я думала, в Фейвальде нет музыки, — выдохнула я.

Сестра посмеивалась так, что хотелось вонзить нож между прутьев клетки. Я игнорировала ее.

— Это не музыка, Кошмарик, — Скуврель пристально разглядывал горизонт. Его игла была в руке. — Они едут.

— Почему ты хранишь эту иглу? — спросила я. — В Фейвальде точно есть мечи лучше.

— Даже мне можно миг слабости раз в тысячу лет, да, Кошмарик? Или ты хочешь лишить меня единственной радости?

— Я у тебя не забирала ничего, кроме свободы, и я отдала ее.

— Ложь падает с твоих губ ароматным маслом, ужасный Кошмарик. Ты забирала то, о чем и не подозреваешь, — я не знала, были в его тоне тепло или презрение. — Но теперь нужно бежать, или наши жизни обречены.