Погоня за «оборотнем» - страница 28
— Вы господин Делл?
Все еще погруженный в музыку, Скэлли подпевал, двигая губами.
— Точно. Где ты поставил машину? — Водитель ответил что-то, но Скэлли не разобрал. Он снял наушники, повесив их на шею.
— У тебя проблемы, друг?
— Простите, сэр. Я думал, что приедет человек гораздо старше по возрасту. В инвалидной коляске. Босс сказал, что он будет в инвалидной коляске.
— Мой старик. Он не смог приехать.
Шофер расплылся в улыбке:
— Так вы его сын?
— Точно.
— Значит, он не смог, и вот вы приехали вместо него, а он не смог приехать.
— Он умер.
— О боже. — Шофер резким движением сбросил фуражку с головы.
— Да, умер.
— Очень жаль.
— У тебя имя есть, друг?
— Лоренс. Лоренс Пил.
— Лоренс.
— Ну, или Ларри. Но называйте меня Пил. Босс считает, что это звучит более… знаете ли… Во всяком случае, он так полагает.
— Показывай, куда идти, Лар.
Пил указал направление, одновременно надевая фуражку и принимая почтительную позу. Он развернулся, балансируя на каблуках.
— Ваш багаж, господин Делл. Мне нужны ваши багажные квитанции.
— У меня только один пакет. — Скэлли бросил его шоферу, поймал табличку, которую тот выронил, и выбросил ее в корзину для мусора.
Пил держал пакет перед собой на вытянутых руках, чтобы не запылить свою форму, пока они протискивались сквозь толпу.
— Извините, что не смог вас встретить у входа, господин Делл. В этом аэропорту строгие правила.
— Назови мне хотя бы один, где бы их не было.
— Я имел в виду, как это называется, аэропорт, где нельзя встречать пассажиров, если на руках нет билета.
Они шли по тротуару перед терминалом. На горизонте виднелся Манхэттен, выглядевший издалека макетом.
— Полагаю, ты знаешь дорогу на Саутхэмптон, Лар?
— Саутхэмптон? Босс приказал отвезти вас в Уолдорф.
— Ну-ка, Ларри. Глянь-ка на меня повнимательней. Здесь я босс. — Скэлли сел в серый лимузин «пульман-600» — шестидверный, со встроенным баром, с телевизором, видеомагнитофоном, приемником и кассетной декой, проигрывателем компакт-дисков и телефоном. Кому мог понадобиться шестидверный лимузин? Ах, да — для инвалидной коляски.
Он снова надел наушники и стал перебирать струны на воображаемой гитаре под неистовую музыку песни «Лайк э рок». Скэлли включил телевизор и поймал трансляцию игры в бейсбол, но звук не включал. Играли команды «Метс» и «Кабз». Изумительная это штука — бейсбол, как музыкальное сопровождение к жизни, где любой другой вид спорта лишь прерывал его. Выезжая со стоянки, он посмотрел в затемненное стекло лимузина и — как раз вовремя — увидел злобно выглядевшую медсестру, которая выкатывала из дверей дряхлого старика в инвалидной коляске. Медсестра и старик несколько раз посмотрели вправо и влево. Старик делал это более медлительно — голова у него держалась на жиденькой шее.
Рэчел Филлипс глубоко вдохнула в себя приличную дозу наркотика из стеклянной трубочки и передала ее Скэлли.
— Нет, спасибо.
— Воздерживаешься или уже забалдел?
— Я балдею от жизни. — Он улыбнулся, обнажив при этом белые зубы, ослепительной улыбкой, известной всем по рекламе бутербродов «хотдог». Эта улыбка превращала непорочных девушек в брызгающих слюной ведьм. Он пользовался этой улыбкой в ресторане, где официантки с готовностью меняли ему блюда. Благодаря этой улыбке, он выходил сухим из переделок, хотя иногда она была и причиной того, что он в них попадал. Однако на эту богатую суку улыбка не подействовала — по зубному мосту она определила, что он ставился не у самых престижных дантистов.
— У тебя очень хорошие рекомендации. — Рэчел отложила трубочку в сторону и поднялась, как кобра из корзины фокусника. Выражение лица вдруг стало сразу деловым. — Если твои услуги не будут слишком дорогостоящими, то, возможно, мы ими воспользуемся.
— «Если»… Вы не слишком уверены.
Ее взгляд стал жестким:
— Когда берешь человека не из наших, то иногда не бываешь уверен.
Скэлли подумал про себя, что ему следует закрыть школу лыжников и вместо нее открыть школу для богатых сучек, пожелавших стать наркодельцами. Он учил бы их ругаться, выходить на поверхность Луны и, прежде всего, тому, что осторожность — это фигня на постном масле, ибо суть заключалась в том, что те, к кому относишься с опаской, боятся тебя больше, чем ты их.