Пограничный легион - страница 20

Теперь его первобытной яростной жажде обладания противостояло ее первобытное яростное стремление воспротивиться насилию. Джоун уперла ствол ему в бок и налгала спуск.

По хижине прокатился глухой громовой удар. Острый запах горелого пороха обжег Джоун нос. Келлз судорожно сжал ее еще сильнее, но объятья его тут же ослабели, и он, странно обмякнув, выпустил ее из рук. Джоун качнулась назад, все еще не открывая крепко сжатых век. Из горла Келлза вырвался страшный крик — крик смертной муки. Джоун вздрогнула и открыла глаза. Келлз шатался, в смятении, как загнанный зверь, как волк в стальных челюстях капкана, оглядываясь по сторонам. Он растопырил руки — с них капала кровь. Руки тряслись, алые капли брызгали на стены, на сухие ветки пола. Вдруг он, должно быть, все понял и попытался схватить ее окровавленными пальцами.

— Великий Боже! — задыхаясь, прохрипел он. — Вы… Вы… девчонка… так меня одурачить!.. Вы все понимали… все знали… с самого начала!.. Кошка… хитрая кошка!.. Отдайте мне револьвер!

— Назад, Келлз! Или я вас убью! — выкрикнула Джоун.

Огромный револьвер в ее вытянутой руке качнулся.

Келлз его не видел. Одним безумным усилием он попытался рвануться вперед, схватить ее, но не смог.

Ноги у него задрожали, подломились; он упал на колени и, не будь тут стены, свалился бы на пол. Его темное, распухшее, искаженное судорогой лицо преобразилось, стало мертвенно-белым, покрылось каплями липкого пота, от боли по нему пробегала мелкая дрожь. В удивительных серых глазах, быстро сменяя друг друга, отражались разноречивые чувства: удивление, страх, презрение… и даже восхищение.

— Вы меня прикончили, — прохрипел он. — Вы прострелили мне хребет. — Это смерть! О-о, как больно! Больно! Мне не вытерпеть этой боли!.. Вы… Вы… девчонка! Невинная семнадцатилетняя девчонка!.. Вы говорили, будто не можете никому сделать больно!.. Такая жалостливая… нежная… Так меня одурачить! Вот она, женская хитрость! Мне надо… Надо было наперед знать! Порядочная женщина… она страшнее порочной… Но я… я это заслужил. Когда-то я был… О-о! Как больно! Почему вы не убили меня сразу?.. Джоун… Джоун Рэндел, смотрите, как я умираю! Любуйтесь!.. Мне все равно суждено было умереть… от веревки, от пули… Я… я рад, что убили меня вы… Я, может, и зверь, только, кажется, я… вас полюбил!

Джоун выронила револьвер и беспомощно опустилась возле него на пол, в ужасе заламывая руки. Ей хотелось сказать ему, как она сожалеет о том, что сделала, что он сам довел ее до этого, что она помолится за него, но не смогла произнести ни слова: язык прилип к небу, казалось, она вот-вот задохнется. В облике Келлза снова что-то стало медленно, неуловимо изменяться. Он уже не видел Джоун, забыл о ней. Белое лицо стало серым, как пасмурное небо, как его глаза. Сознание, ощущения — жизнь — угасали. Мучительные корчи успокоились. Казалось, еще жила только его одинокая душа, она еще цеплялась за зыбкую грань, отделяющую жизнь от смерти. Вдруг плечи его скользнули по стене, он упал и остался лежать перед Джоун — неподвижный, обмякший. И тут Джоун лишилась чувств.

Очнувшись, Джоун увидела, что лежит поперек входа в хижину, а над ней медленно расплывается в воздухе голубоватая струйка дыма. Вид его мгновенно вернул ее к ужасной действительности. Она полежала, тихонько прислушиваясь, но не услышала ничего, кроме журчанья и плеска ручья.

Значит, Келлз мертв. И тут, сметая ужас от содеянного, в груди ее поднялось чувство безмерного облегчения, долгожданной свободы. Душа, наконец, вырвалась из безнадежного мрака; а внутренний голос шептал, что в недавнем роковом событии она никак не повинна.

Джоун встала и, стараясь не смотреть внутрь хижины, побрела прочь. Солнце стояло уже почти в зените. Когда успело пролететь утро?

Я должна скорее бежать отсюда, мелькнуло у нее в голове. Эта мысль ее подхлестнула. Ниже, на дне каньона, паслись лошади. Джоун шагала по еле заметной тропке, раздумывая, как лучше поступить — отправиться по ней дальше или попробовать выбраться тем же путем, какой привел ее сюда. В конце концов выбор пал на старый путь. Если ехать не спеша, думала она, если внимательно присматриваться к знакомым приметам, к ориентирам, которые уже видела раньше, отыскивать неприметные тропы, то, скорее всего, ей удастся благополучно выбраться. А смелости ей не занимать.