Пограничный легион - страница 31

За прошедшие дни Джоун еще раз убедилась, что в Келлзе живут как бы две души. Вторая, глубоко запрятанная, а может быть, уже почти мертвая, оживала только в ее присутствии. Когда Джоун находилась возле Келлза и отвлекала его от самого себя, он становился совсем другим человеком, не тем, кем бывал в обществе своих друзей. Вероятно, он и сам этого не замечал. Его искренне удивляла доброта и заботливость Джоун, однако же он не проявлял к ней ни жалости, ни состраданья. Теперь Джоун ясно видела, как в нем разгорается безудержная страсть. Его странные глаза следили за каждым ее движением, иногда в них зажигался мечтательный огонек, однако он почти всегда молчал.

За последние дни у него появились две новые причуды: он требовал, чтобы Джоун постоянно была у него на глазах, и терпеть не мог, если неподалеку находился кто-нибудь еще, особенно Гулден.

А Джоун постоянно ощущала на себе их взгляды, впрочем, по большей части ненавязчивые, даже робкие. Исключением был лишь Гулден. Тот без всякого стеснения, открыто, неторопливо рассматривал ее, и в застывшем взгляде его глубоко запавших глаз не отражалось ни любопытства, ни расчета, ни восхищения. Вероятно, ему почти не приходилось бывать вблизи женщин, они представлялись ему существами непонятными, странными, непривычно волнующими чувства. Каждый раз, перехватив ненароком его взгляд — а она всячески этого избегала, — Джоун содрогалась от ужаса: на память ей приходил рассказ о белой женщине, которую похитила пробравшаяся в какой-то африканский поселок горилла. Джоун никак не удавалось отделаться от этого воспоминания, и, конечно, оно играло немаловажную роль в ее добром отношении к Келлзу.

За эти дни у Джоун удивительным образом обострились все ее чувства. Она поняла, что ей предстоит заново пройти трудную, жестокую школу жизни, вобрать в себя, усвоить все, чему природа обучила этих одичавших людей, эти примитивные существа, и первой заповедью в этой первобытной жизни был закон самосохранения. В душе и сердце Джоун царило безнадежное отчаянье, а вместе с тем какой-то неукротимый дух, неутолимая жажда гнали ее вперед. Страх и любовь. Теперь Джоун твердо знала, что сама судьба связала ее с Джимом, чувствовала, что у нее хватит смелости, силы, любви спасти если не их обоих, то хотя бы Джима.

И в том ужасном положении, в котором она оказалась, она не дрогнула, не отступила потому, что, как ни сильно было ее отчаянье, любовь была еще сильнее.

Утром, прежде чем Келлза посадили на лошадь, он пристегнул пояс с револьвером. Пояс, кобура, патронташ и револьвер были довольно тяжелы, особенно для больного, и Пирс попытался Келлза отговорить, но тот только рассмеялся ему в лицо. Все, кроме Гулдена, были к нему внимательны, помогали, кто чем мог. Наверно, случись что, они стояли бы за него насмерть, ведь их чувства проявляются просто и непосредственно. Зато Келлз, думала Джоун, хотя и выпестован той же дикой пограничной вольницей, совсем другой. Он умеет отойти от себя, заглянуть в будущее, предвосхитить разные возможные и невозможные повороты жизни, их вероятные последствия. Он хорошо знает людей, знает, как легко в человеке, который только что был тебе другом, просыпается вдруг первобытный зверь, как он идет на поводу у обстоятельств, поддается зову инстинкта, когда молчит рассудок, когда бездействует мысль, и человек теряет над собой контроль. Джоун понимала, что Келлз неспроста взял револьвер, что он опасается, как бы ему не пришлось защищать ее от своих же дружков. А вот сами они ни о чем не догадывались. Келлз тоже был бандит и жил он среди себе подобных, но бесконечно превосходил их в одном — он был умен.

Когда кавалькада тронулась в путь, Джоун было велено ехать впереди Келлза и Пирса, который поддерживал его в седле. Вуд и Французик шли впереди с вьючными лошадьми, Гулден замыкал шествие. Так они ехали до полудня, пока не остановились на привал в тенистом, с густой травой, укромном уголке на берегу прозрачного ручья. Келлз совсем изнемог, с лица его не сходило страдальческое выражение, по лбу тек липкий пот. Однако он изо всех сил держал себя в руках и даже пытался шутить, хотя и поторапливал товарищей с устройством бивака.