Похищение славянки - страница 20

Для Красавы в чуланчик занесли бочонок с водой, куда чужане что-то добавили — и сестра, отпивая из чаши, расписывала ее медвяный вкус. Но Забаве, наполнявшей чашу, казалось, что от воды тянуло чем-то кислым, терпким, но перечить Красаве она не посмела — годы жизни в семье у тетки Насты отучили ее от этого.

Драккар быстро шел вдоль берега, все дальше унося сестер от Ладоги. Ночи стали холодными, для Красавы в чулан занесли охапку мехов. Забава в единственном платье спала на голых досках — и каждую ночь долго не могла уснуть, дрожа и все туже сжимаясь в комок.

Бессонными ночами, прижимая к груди скрещенные руки, она думала об одном и том же. Быть рабыней на чужой стороне — это даже хуже, чем жить в прислужницах у тетки Насты и дядьки Кимряты. Как ни жестоко относилась к ней ее родня, но все, что Забава от них видела, это ругань и побои.

Со временем дядька Кимрята мог даже выдать ее замуж за одного из дружинников. И она ушла бы от тетки Насты…

А в чужанском рабстве ее ждали только смерть и позор.

Сбегу, думала Забава, слушая храп сестры. Огляжусь, осмотрюсь, разузнаю про дорогу — и сбегу. Дай только срок.

На десятый день, с раннего утра, в чулан за занавесками снова пришел тот чужанин, что знал славянскую речь. Вместо рубахи красно-синего шелка на нем была одета толстая шерстяная рубаха, с меховой безрукавкой. Пригибаясь, чтобы не задеть головой низкий дощатый навес, единственную крышу чулана, чужанин буркнул:

— Мы на место. Встать, мыться, быть красивой.

Он швырнул прямо в протянутые руки Красавы какой-то сверток и вышел. Явившийся следом чужанин принес маленькую лохань и ведро с ледяной водой.

— Ох и богатая же одежа… — Восхищенно протянула Красава, успевшая развернуть сверток.

На коленях у нее лежало платье из тяжелой, ворсистой ткани. Бархат, вспомнила Забава название чудного, словно бы мехового плетения. Ткань была цвета осеннего упавшего листа — густо-желтая, отливающая золотом в скудном свете, падавшем из щели между занавесками. Еще в свертке оказалась сорочица из тонкого шелка, цвета сливочного масла. И гребень.

— Живо чеши меня. — Приказала Красава. Глянула на лохань и ведро, скривилась. — И с этим мыться? На холоде?

Забава молча пожала плечами. Она сама с радостью помылась бы и в этом, но вода, скорей всего, предназначалась главным образом для Красавы.

— Ладно… — Сестра шумно подышала, потом отложила в сторону платье, привстала и задрала подол. — Поможешь мне. И старой рубахой разотрешь, как только закончу.

Даккар уже подплыл к устью фьорда, который соседи назвали Хааленсваге — по имени поместья, стоявшего на дальнем конце узкого залива.

Впервые за все время пути отдохнувшие викинги сели на весла, и драккар полетел по мелким волнам вспугнутой птицей, разгоняемый мощными гребками.

Свальд стоял на носу, вглядываясь в приближающийся берег. Сзади подошел Сигурд, сказал радостно:

— Как ты думаешь, ярл, твой брат устроит для нас пир? Тогда, на берегу, он был очень щедр…

Взгляд Свальда скользнул вдоль темной стены скал, возвышавшихся на дальнем конце фьорда. Над ложбиной сверху поднимались высокие двухскатные крыши. И каждую, ярл это знал, венчали головы драконов, вырезанные из драгоценного мореного дуба.

Сейчас над крышами поднимались темные дымные струйки, отсюда казавшиеся тонкими нитками. Сразу четыре.

— Он уже готовит для нас пир, Сигурд. Видишь эти дымы? С того места, где стоит дом моего брата, устье фьорда видно, как на ладони. Готов поспорить, что туши уже на вертелах, и рабы распечатывают бочонки с крепким зимним элем и медом…

— Он что, каждый драккар так встречает? — С недоумением пробормотал викинг.

Свальд пожал плечами.

— Не каждый. Но я уверен, что брат узнал мой драккар раньше, чем мы прошли середину фьорда. Глаз у него зоркий…

— А когда ты преподнесешь ему рабынь? — С любопытством спросил Сигурд.

Ярл Огерсон несколько мгновений молчал, обдумывая. Сказал уверенно:

— Там четыре дыма. Значит, пир затевается роскошный. И на него придут все воины из хирда брата — и те, что живут в его поместье, и те, у которых есть дома поблизости. А еще их жены, родичи… пожалуй, лучше я преподнесу рабынь прямо на пиру. Пусть все видят, что семья поддерживает Харальда. И понимает, что в жизни берсерка бывают определенные трудности…