Похищение славянки - страница 25

Тут оказалось непривычно тепло, и каменный пол под ногами укрывали ковры, в которых тонули ноги. С трех сторон поднимались каменные стены — а вместо четвертой стены над покоем нависал крутой скат крыши, обрезанный потолком. В середине красовалась громадная кровать, укрытая мехами. По углам выстроились высокие сундуки, тоже застеленные мехами…

И при виде всей этой красоты у Забавы стало легче на сердце. Теперь она могла бежать. Жалко только, что в покоях не было окон.

Зато имелась крыша. И на одной из стен висели мечи — острые, судя по блеску на лезвиях. С края висели два клинка поменьше, как раз по ее руке. И копье с топором…

Забава метнулась по комнате, заглянула в пару сундуков. Тут была одежда, правда, только мужская, зато крепкая и теплая. Руки, привычные к работе, подхватили меховое покрывало, расстеленное на кровати, перевернули, быстро накидали сверху рубахи и штаны на запас, еще одно покрывало.

Все собранное Забава увязала в тугой узел. Потом переоделась сама, в великоватую, но теплую мужскую одежду. Затянула на ногах завязки мягких сапог — тоже слишком больших для нее, однако сшитых так, чтобы их можно было утянуть под любую ногу.

И взялась за меч.

Скат крыши держался на толстых бревнах, идущих наискосок. За ними шли доски, настеленные на бревна поперек. Забава перехватила рукоять меча поудобнее, принялась ковырять края досок. Потом, когда щель между ними стала крупной, в треть доски, просунула клинок под обструганный край и нажала всем телом.

Доска не поддалась. Даже не хрустнула — слишком крепка оказалась. Пока она с одной этой плахой провозится, тут и ночь кончится… нет, надо было поторапливаться.

Забава отступила, оглядела покои — и тут ее взгляд упал на топор, висевший на стене. Конечно, если рубануть по доске, шуму будет…

Но за стеной по правую руку все чаще звучали выкрики, приглушенные каменными глыбами. Ясно, что чужане празднуют, и пир в самом разгаре. Если рубить не подряд, а пережидая после каждого замаха, может, и не заметят…

Или заметят, но решат, что на дворе рубят дрова для костров, где жарится угощение — или кто-то свалился под стол по пьяному делу. На пирах, говорят, такое бывает.

Ей и требовалось-то всего четыре удара. Обрубить две доски с двух сторон — вот тебе и дыра.

Забава бегом метнулась к топору. Он поддался не сразу — тяжеленный оказался, не по девичьим рукам. Но все же, поднатужившись, она стащила его с крюков и поволокла к стене.

Над головой топор Забаве пришлось вскидывать в два приема. Сначала она кое-как закинула топорище на плечо, коромыслом, потом, напрягшись, вскинула над собой. Колени сразу подогнулись, ее качнуло. Если бы не отчаяние и не страх, точно не подняла бы…

Первая доска хрустнула, принимая в себя тяжелое, отливающее синевой лезвие. Забава подергала, раскачивая топорище, расширила получившуюся щель. Дерево треснуло, пустило еще и продольную трещину.

Она выдохнула, сдувая упавшую на глаза прядь волос. Надо бы заплести косу — да некогда. Побег, тут уж не до кос…

За стеной приглушенно ревели пьяные голоса.

Матушка-Мокошь была на Забавиной стороне, потому что на звуки редких ударов так никто и не пришел. Она одолела две доски, прорубив оконце — и наконец разглядела спрятанные за ними слои слежавшейся, потемневшей бересты.

Забава задула светильники, чтобы на дворе не увидели свет, вырвавшийся вдруг из крыши, и на ощупь прорезала в бересте дыру. Дернула лоскут на себя, мечом обрушила дерн.

В лицо ударил холодный, пахнущий солью воздух. Когда ее вели сюда, вечерело, и солнце закатывалось в той стороне, где было море. А сейчас на дворе стояла ночь — темная, наполненная густой синевой, подсвеченная яркими звездами. Здесь, в земле чужан, они висели на удивление близко к земле. И сияли мерцающе, словно подмигивая с высоты…

Забава протолкнула в дыру узел, сама ужом скользнула следом. С другой стороны дома жарко горели костры, ходили, разговаривали и смеялись люди. Порыв ветра донес до нее запах жарящегося мяса. Живот тут же подвело — последний раз Забава ела утром, когда чужанин, зашедший в чулан с миской для Красавы, бросил ей кусок хлеба…