Похищение славянки - страница 33

И единственной наградой за это стало вернувшееся ощущение тепла от его тела. Мужчина все глубже и глубже входил в нее, надавливая и тем усиливая боль…

Но к боли Забава была привычна. А потому лежала беззвучно, сцепив зубы и пережидая.

Чужанин медленно отодвинулся, давящее, распирающее ощущение между ног исчезло, осталась только боль.

Потом его косицы снова погладили ее щеки, и Забава ощутила, как он возвращается в нее. На этот раз все оказалось чуть легче, слабей — и боль, и ощущение давления.

С неба безмолвно смотрела луна.

Чужанин двигался в ее теле — и над ней, нависая сверху темным силуэтом. Напор его был все более быстрым, все более скользким. И когда под конец он с хриплым выдохом стиснул ее — ладонь под затылком Забавы дернулась, вжимая ее голову в мужское, теперь пахнущее солено-горьким потом плечо, другая рука подгребла снизу, под лопатками — она уже не чувствовала боли.

Правда, между ног еще саднило, но как-то отдаленно. А в низу живота быстрой молнией промелькнула какая-то странная теплая судорога — и все.

Чужанин сполз вниз, уткнулся лицом в ее волосы, рассыпавшиеся по камню. Забава ощутила его щеку рядом со своей — твердую, с холмиком еще одного шрама. Приподняла руку и нерешительно погладила его по голове.

Он же ее гладил? Ну так она всего лишь возвращает.

Чужанин издал носом невнятный звук. Рука его пробежалась вдоль тела Забавы, накидывая ей на плечи и бедра края мехового покрывала. Укрывая и подтыкая.

А потом он уснул. И она, нерешительно приобняв твердое бугристое плечо, обмякшее как раз посередине ее груди, тоже задремала.

Холода Забава больше не чувствовала.

Харальд проснулся незадолго до рассвета, когда небо уже успело на треть посветлеть. Обнаженную спину гладил легкий утренний ветер, теперь дувший от скал к морю. Он шевельнулся и обнаружил, что рабыня во сне уцепилась за его плечо. Стряхнул ее руки, приподнимаясь — равнодушно, как привык. Ночь кончилась, он сделал все как надо, теперь следовало побыстрей доставить рабыню в Хааленсваге…

Девчонка завозилась. Не открывая глаз, стиснула опустевшие ладони в кулачки, прижала их к груди. Харальд укутал ее в покрывало и встал, на ходу затягивая завязки штанов.

Он уже знал, что сделает, придя домой. Подберет двух надежных людей и прикажет им охранять рабыню, не отходя от нее ни на шаг. Вдруг опять сбежит или спрыгнет со скалы? И поселить славянскую девчонку следует рядом со своей опочивальней — лучше держать ее под рукой, на тот случай, если наследие отца опять проснется и потребует жертвы…

Харальд подошел к краю расселины. Глянул на шумевшее внизу, под скальным обрывом, море. Нахмурился. Желание бродило в крови. Наслаждение, полученное ночью, больше походило на мучение. Он бы и сейчас не отказался…

Но светловолосую беглянку придется поберечь. Ничего, как только вернется в Хааленсваге, скажет Кейлеву, чтобы тот прислал к нему темноволосую.

Он повернулся, подобрал брошенную ночью на камни рубаху. Следом отыскал пояс и кинжал. Слазил наверх, нашел на камнях второй клинок, отобранный ночью у рабыни.

И вернулся в расселину, дожидаться ее пробуждения.

Когда Забава проснулась, чужанина рядом уже не было. Она приоткрыла глаза, вскинула голову — и сама не знала, то ли рада его отсутствию, то ли нет.

Но чужанин оказался неподалеку. Сидел себе на валуне, торчавшем на краю расщелины, упирался одной ногой в выступ по ту сторону каменного оврага.

Сидел и смотрел на море, уже облаченный в рубаху.

Волосы у него оказались какие-то пегие — словно соль с землей намешана. На два цета, прядь через прядь. И заплетены были в смешные косицы, падавшие на плечи, как у девчонки малой.

Забава только приподниматься начала, кутаясь в разодранную рубаху, а чужанин уже повернулся к ней. Сказал на славянском:

— Дом.

И ткнул рукой за край расселины.

Кому дом, а кому и нет, безрадостно подумала Забава. Что ее там теперь ждет, неизвестно. И этот, перед кем ночью покорная лежала, сейчас смотрит как на чужую. Издалека.

Может, придет она туда — а он ее своим воям кинет, на поругание. За побег, за то, что по лицу била…