Похищение славянки - страница 53
Харальд шевельнул бровями, отгоняя мысли об отце, которого за всю жизнь видел раза два, не больше. И начал думать о другом.
Пока будет идти вдоль берега, надо бы посматривать, не выкинуло ли море на берег дохлую акулу. Акульей шкурой, жесткой и шершавой, натирали ручки весел, заглаживая их так, чтобы у гребцов не оставалось слишком уж страшных мозолей. Теперь ему потребуется много весел — для нового дракарра. Да и для прежнего, для его "Фриденорма" (Вольного Змея), не помешает запас…
Но это завтра, а сегодня Харальд собирался заняться другим. Он развернулся и зашагал к лестнице.
Старуха дожидалась его в проходе перед опочивальней. Как и было приказано. Харальд подошел, встал в шаге. Огонек светильника, заправленного тюленьим жиром и стоявшего на полке в конце прохода, высвечивал седые волосы, запавшие губы беззубого рта.
В глазах, наполовину скрытых морщинистыми веками, плескался страх.
— Ты уже стара. — Без всякого выражения сказал Харальд. — Но все еще ешь мой хлеб.
— Да, господин. — Послушно ответила старуха.
И замерла, уставившись в глаза, ярко сиявшие серебром даже тут, в полутьме.
— Что ты рассказала обо мне славянской рабыне?
— Которой из двух, господин? — Робко переспросила старуха.
— Я говорю о светловолосой.
— Забава? Забаве я сказала только… только то, что следовало, господин. Что наш ярл хороший, добрый. Говорила, как ей повезло…
— Она знает о том, что мои женщины долго не живут? И то, как они гибнут? — Спросил вдруг Харальд.
У воина, стоявшего за его плечом, расширились глаза. Впервые на его памяти ярл заговорил об этом открыто…
Голова старухи мелко затряслась.
— Нет, господин… я ей ни слова ни сказала. клянусь, господин… Только о том, как ей повезло. И как хорошо она будет теперь жить…
Не врет, подумал Харальд, вглядываясь в наполненное ужасом лицо.
— А той, темноволосой?
— Тоже ничего…
Взгляд глаз, прикрытых морщинистыми веками, вильнул.
А вот тут привирает, подумал Харальд.
С другой стороны, темноволосая с утра сама заявилась к нему в общую залу. И испуганной не выглядела. Так что если старуха и распустила язык, то выболтала ей не так уж много.
И уж точно не главное.
Он кивнул.
— Иди за мной.
В опочивальне, где Харальд оставил светловолосую, сейчас попахивало — щенок успел справить нужду в одном из углов. Девчонка, пока его не было, встала и оделась. Но не в шелковое платье, которое он вчера швырнул на пол и на котором поутру заметил щенка. А в одну из его старых, заплатанных рубах, завалявшихся в сундуках этой опочивальни.
Штанов в них, по всей видимости, не нашлось, так что покрытые синяками коленки теперь выглядывали из-под недлинного подола. Едва Харальд вошел, светловолосая, сидевшая на кровати с щенком на руках, попыталась натянуть рубаху пониже. Затем судорожно дернула на себя покрывало, пряча ноги…
Опять смущается, с досадой подумал он.
Щенок, который до этого возился у нее на коленях, обиженно заскулил, недовольный тем, что его перестали гладить — и почти что спихнули на кровать.
Харальд молча подошел, сгреб кутенка, собрался скинуть на пол. Только в последний момент замедлил руку, увидев, как расширились глаза у Добавы. Крысеныша с пятнистой пастью пришлось опустить под бережно, чтобы не напугать девчонку.
Покончив с щенком, он сказал, обращаясь к старухе, застывшей у порога — но не глядя в ее сторону:
— Пусть идет за мной.
Когда Харальд-чужанин влетел в дверь, Забава даже обрадовалась. Скучно одной-то — особенно когда ни работы, ни дел…
И сидишь почти взаперти. Когда Харальд утром ушел, она приоткрыла дверь, чтобы выглянуть наружу. Но тут же встретилась взглядом с очередным чужанином, сторожившим то ли ее, то ли хозяйские покои.
Ничего больше Забава увидеть не успела — мужик толкнул створку, захлопывая дверь перед ее носом.
Да она и сама не рвалась за порог — не в рубахе же. Платье шелковое щенок пометил, теперь, пока не выстираешь, не оденешь. А ничего другого, кроме единственной старой рубахи, Забава в сундуках не нашла. Только шелковые отрезы, полотно и куски кож…
Но с чужанином вместе пришла бабка Маленя. И от того, что та увидела Забаву в мужской рубахе с голыми коленками — неприкрытую, да при мужике — стало стыдно.