Похитить Похитонова! - страница 2
*
Конечно, Веру и раньше звали оценить свежекупленную старину – все знакомые, знакомые знакомых, их знакомые знали, что Холмская безработный искусствовед.
Передавали это из уст в уста.
Передавали её из рук в руки.
Иногда осмотр затягивался на целый день. Вера сидела, согнувшись, сличала картины с экспертными заключениями, а хозяева отлучались пообедать, потом хлебнуть кофейку – и не заботились о том, что отбирают у неё время, которое она могла монетизировать. Ну… Скорее, не могла… Эта Холмская ведь не пропускала работу в государственном музее, верно? И учёбу в дорогом ВУЗе не прогуливала? Значит, она ничего не теряла в материальном плане. Зато в духовном приобретала многое. Опыт, опять же, нарабатывала. Зачем вообще заводить разговор об оплате, когда человек от работы кайфует? У неё же глаза горят, её только обидит, если за труды шоколадку предложить.
Вера ой как ждала шоколадку! И денег ждала.
По привычке улыбалась.
Погружалась в уныние.
Реже откликалась на просьбы.
Только одно из писем с темой «Приди зацени» она всё-таки открыла прежде, чем удалить.
Открыла и схватилась за голову – нету ли жара. Видеообращение Вити Лотуша. Приглашает в гости. Выглядит, как в тот памятный день. Юный лев в зауженном смокинге.
Тщеславный, ты выкопал у малоизвестного бренда модель «Lotus» и носил круглосуточно, сообщая всем встречным-поперечным, что её, якобы, назвали в твою честь. Удивительно, смокинг шёл к любой одежде и к любым ситуациям – ведь в руке всегда был бокал шампанского, в смехе лёгкость, а на улице праздник. Зачем спустя столько времени ты нацепил его снова? Хотел напомнить, каким был на последней гулянке с однокурсниками? Да? Правда? Настолько сентиментален? Навряд ли. Ты же не влюблённая хикикомори, чтобы пересматривать давнишние фотки в отсутствие более новых жизненных впечатлений.
На самом деле «Lotus» истлел вместе с юностью владельца. Лотуш зарос бородой или вовсе умер. Файл записан сто лет назад невесть для кого и вчера переслан незнамо кем ради шутки.
Вера понимала это.
Надежда с ней спорила: классический сегмент моды меняется медленно, вещи black tie глупо выбрасывать с наступлением следующего сезона, и даже Витторио, известный фанат всего нового, вполне мог по-прежнему надёвывать милого однофамильца.
Любовь потирала вспотевшие ладошки – прекрасный принц не нашёл девушки достойнее Холмской и решил реанимировать лучшие отношения своей жизни. Для этого нужно всего лишь состряпать машину времени: вернуться к месту разрыва, включить ту же музыку, одеться, как тогда, и на сей раз обогнуть фатальную ссору.
– Достану платье, которое было на мне, – бормотала Вера. – Перекрашу волосы в прежний цвет. Сведу тату.
Она сидела одна, но уже не в одиночестве. Тёмную комнату освещал экран, где то замирал, то оживал Витторио, послушный легчайшему мановению пальца. Ловить в его мимике отблеск хитринки, распознавать тень сомнения, угадывать прозрачную мысль, встречать самый-самый рассвет улыбки – всё было увлекательно. Лицо впитывало интерес смотрящего и источало сияние. Цветочный мёд кожи, гречишный мёд волос. Тягучее благодушие обожаемого дитяти обеспеченной родни.
– Помнишь своё прежнее увлечение? – подмигивал пикселями Лотуш.
Холмская больше не разговаривала с видеозаписью – её поглотили антресоли. В плотной вышине, если раздвинуть тучи новогодней ваты, найдёшь гипюровый космос с чёрной дырой корсета. Втиснешься в него, значит, и сквозь игольное ушко невозвращения сможешь просочиться. Протяни руку.
Заоблачная твердь отвечала глухо. Пустота вместо платья, паутина вместо кружев.
– Желаешь посмотреть на любимого? – искушал электронный голос.
Холмская сдвигала широкие брови и погружалась в недра шкафа.
– Пятница, вечер, красное, белое, – колдовал Витторио.
Из корзины для белья, из ящиков комода, из тахтяных внутренностей вываливались распоротые пальто, недокроенные брюки и просто куски материй, мечтавшие стать одеждой, а ставшие только помехой в поисках. Они вызывали омерзение. Будто десятки ног мокрицы, шевелились бахромистые кромки. Воняли обмылки, которыми делалась разметка на тканях.