Похититель детей - страница 11

— Покажи карманы штанов, — рявкнул он. — Ты, трусливая свинья, где-то спрятал свое сраное бабло!

Беньямин скорчился от боли. У него перехватило дыхание, и несколько секунд он даже думал, что задохнется. Он хватал воздух как рыба, выброшенная на берег, а когда смог дышать, то вывернул карманы штанов. Кроме семидесяти пфеннигов и фигурки из шоколадного яйца-сюрприза, в них ничего не было.

— У меня и правда больше ничего нет, — прошептал Беньямин.

От злости парень покрупнее нанес Беньямину боковой удар в челюсть. Он отлетел метра на два и упал в грязь, прижав руку к подбородку, который ужасно болел. Отморозок с молнией на голове выхватил у второго нож с выбрасывающимся лезвием, уселся на Беньямина верхом и приставил нож ему к горлу.

— Это чертовски опасно — выходить из дому без бабок! — заорал большой. — А мы так ва-а-аще такого не любим!

— А также чертовски опасно нападать на маленьких детей, — низкий и явно злой мужской голос раздался так внезапно, что оба скинхеда вздрогнули. — Дело в том, что я сам такого не люблю!

Тот, что поменьше, сразу же вскочил и спрятал нож за спину.

Перед ними стоил Альфред с пистолетом в руке, держа обоих скинов на прицеле.

— Иди ко мне, — сказал Альфред Беньямину. — А вы, засранцы, не двигайтесь с места, а то я в момент снесу ваши идиотские головы!

Беньямин робко осмотрелся по сторонам, шмыгнул к Альфреду и встал около него.

— А сейчас пошли вон, быстро! И чтоб я вас здесь больше не видел! Считаю до трех, и чтоб вас тут не было! Раз-два-три!

И на счет «три» он выстрелил из газового пистолета прямо им в лицо. Парень с молнией громко завыл и рванул прочь, словно за ним гнался сам черт. Тот, что покрупнее, хватал ртом воздух, пытаясь открыть глаза, которые нестерпимо жгло, и сжимал кулаки.

— Закрой глаза! — приказал Альфред Беньямину и выстрелил еще раз. Большой парень заорал и свалился на землю. Он тер глаза, чтобы унять нестерпимое жжение, и с ревом катался по траве, пытаясь уменьшить боль.

— Идем, — сказал Альфред.

Он сунул пистолет в карман и бросился бежать, прихватив с собой Беньямина, который еле успел схватить анорак. Примерно метров через сто, за поворотом, Альфред остановился.

— Оденься, а то простудишься.

Беньямин лязгал зубами от холода. Он быстро, как только мог, натянул на себя куртку.

— Мой портфель… — заикаясь, сказал он.

— Мы заберем его потом, когда эти сволочи уйдут. Сначала тебе нужно в тепло, чтобы не простудиться. И еще тебе нужен горячий шоколад и много-много сливок. Ты такое любишь?

Беньямин и представить себе не мог ничего лучшего.

Альфред бежал дальше, Беньямин держался рядом с ним.

У Альфреда мысли путались в голове, а сердце билось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Он даже не замечал, что не идет, а бежит. Он видел только маленького мальчика рядом с собой, чувствовал его близость буквально всем телом и не знал, кричать ли от радости или это начинается новый кошмар. С того, последнего раза в Ханенмооре вблизи Брауншвейга прошло три с половиной года, и за все это время он ничего такого себе не позволял. Маленького Даниэля он держал в строительном вагончике три дня на протяжении пасхальных праздников, прежде чем умертвить. Никто не вышел на его след, и преступление осталось нераскрытым. Сразу же после этого он оборвал все контакты, переселился в Берлин и начал абсолютно новую жизнь. Каждый день он работал над собой и страдал, как свинья. Он чувствовал себя, словно алкоголик, который круглосуточно сидит перед бутылкой с виски и пытается бороться с искушением. Он держался подальше от школ, детских садов и детских площадок, на лето закрылся в своей квартире, хотя полмира проводило дни и вечера в парке, а дети шалили на лужайке, пока родители жарили сосиски на гриле. Он избегал озер, где купались люди, и открытых бассейнов. При этом он почти сходил с ума.

Но он чертовски гордился собой. Когда наступила осень и похолодало, стало легче. Дети больше не играли на улице, парки опустели. Он твердо решил держаться сколько потребуется, пока не пройдет это влечение. Каждую зависимость можно перебороть силой воли. Каждую. И он тренировался непрерывно. Иногда на несколько недель отказывался от пива. Затем — от своего любимого утреннего кофе. Потом некоторое время он заставлял себя есть хлеб без масла, что давалось с очень большим трудом. После обеда на него часто нападало нестерпимое желание съесть что-нибудь сладкое. В большинстве случаев он разрешал себе крендель с мюсли, или кусок пирожного, или половину плитки шоколада. И от этого он на некоторое время отказался. Он пытался поломать любую привычку, отказываясь от того, что любил.