Поход «Революции» - страница 6
— Товарищ начальник, «Коцебу»! — закричал наверху вахтенный.
«Коцебу» шел от зюйд-веста малым ходом, посеревший от усталости и долгого смертельного страха. Он, видимо, не смел без «Революции» возвращаться в Таганрог, блуждал по морю между белыми минами и теперь наконец спасся. Он даже затрубил от облегчения, но гудок вышел неуверенным кашлем.
— Лучше пусть он нас ведет. Черт его знает, наш сальник, — сказал Веткин. — Жаль, что столько копались с трубой.
— Сигнальщик! — крикнул Сейберт. — Семафор на «Коцебу»: стать в полкабельтове от нас на ветер. Приготовиться подать буксир.
На мостике «Конебу» сигнальщик не спеша водил красным флажком по обвесу. Потом взмахнул им, точно взлетая — семафор принят. Прозвенел машинный телеграф, и корма медленно покатилась вправо. Потом загрохотал якорный канат, — поход кончен.
Пена под колесами на заднем ходу, грязный, с подтеками, корпус, тонкий дым из трубы камбуза, команда на корме у бухты буксирного конца и высокая фигура капитана на кожухе левого колеса. Всё отчетливо, близко и вещественно.
И сразу другое. Столб горящей воды и черного дыма. В лицо ударила волна упругого воздуха и грома. Когда снова можно было смотреть, столб опадал, оторванная корма высоко висела в воздухе, а вода хлестала всплесками от осколков. Море выгнулось и тяжелой пеной обрушилось на «Революцию».
Больше смотреть нельзя.
«8.40, — написал Сейберт. — Тральщик «Коцебу» пришел с моря и, становясь на якорь, подорвался на мине. Тральщик затонул на трехсаженной глубине. Выяснить подробности его отдельного похода путем опроса единственного спасенного минера Пинчука не удалось, так как спасенный всё время находился в полубессознательном состоянии и вскоре скончался от тяжелых ранений, полученных при взрыве».
— Всё просил его вымыть, — тихо сказал Веткин. — Обмой, говорит, мне наружность. Обмой, обмой, у меня жена в Таганроге. Нельзя таким показываться.
— Его убил я, — сказал Сейберт и положил ручку. У него дергалась щека. — Его и всех остальных. Это я приказал «Коцебу» становиться...
— Его убила контрреволюция! Успокойся, дурак!
В распахнувшейся двери стоял капитан. Он задыхался.
— Мы не пойдем! Товарищ комиссар, товарищ начальник, мы не пойдем! Вся команда наверху! Мы не пойдем! Надо на берег, мы спустим шлюпку.
— Отлично, — ответил Сейберт и встал.
Вся команда была наверху. Минер Грачев и сигнальщик Нексе спиной к шлюпке, — они — военные моряки. Против них все остальные. Напирают кучей и тяжело дышат.
— Дорогие товарищи! — Голос Сейберта зазвучал негромко и почти печально. — Я предложил бы разойтись по местам. Через час будет пар, и мы снимемся. Пойдем в Таганрог. Может быть, не взорвемся.
«До чего странно! — подумал Веткин. — Ведь только что чуть не плакал. Посмотрим, что дальше», — и глубоко засунул обе руки в карманы…
— Тогда вы вернетесь домой, — продолжал Сейберт.— А если не станете по местам — не вернетесь. — И вынул кольт.
Через час снялись с якоря и легли на Таганрог. Над местом гибели «Коцебу» поставили вешку.
— Рапорт в письменной форме, если разрешите, представлю завтра.
— Можно, — согласился командующий. — Торопиться некуда.
Он был в том же салоне красного дерева. Тот же дымный воздух и холодный чай на столе. И те же кучи окурков.
— На первом фарватере можно принять бой. Мы его обвеховали. Хотелось сказать что-то, но что именно, Сейберт забыл.
— Боя не будет, — сказал командующий. — Белые отошли за Мариуполь. Идите спать, Сейберт.
Боя не будет — тем лучше. Надо идти к Пестовским, там чай и гитара, — от этого пройдет усталость. Хорошо, что пошел он, а не Глеб: посбил с Глеба спеси, и оба целы.
— Пойду на «Кострому».
— «Костромы» нет, — сказал кто-то, — расформирована. Семьи на берегу, а пароход отдан в дивизион тральщиков.
— Тогда к Пестовским. Где они живут? — И с трудом встал. На подбородке рыжая щетина, это неловко, но Клавочка не осудит. Даже героический вид, а увидеть Клавочку необходимо. И вдруг заметил, что все молчат, грелка шипит, совсем как тогда, перед походом. Только теперь болят плечи и дым плывет в глазах.
— Странно, — тихо сказал командующий.