Поход в Страну Каоба - страница 13

Прическа Андреу находилась в полном противоречии с его внешним видом и с чисто индейским способом носить тяжести, и это обратило на него внимание всех завербованных, расположившихся на ночлег на пустыре. Они решили, что этот индеец заблудился, что ему здесь не место. Один из парней, сидевших у ближайшего костра, крикнул ему на языке тселталов:

— Эй ты, парень, что это ты здесь шляешься со своим тюком? Индейские торговцы расположились на дороге, ведущей из Теултепека в селения.

— Знаю, — ответил Андреу тоже на языке тселталов, — но я не торговец, я отправляюсь работать на монтерии, а, насколько мне известно, пеоны, приехавшие для заключения энганче, собираются здесь.

— Ты тоже отправляешься на монтерию? — громко спросил его кто-то другой из сидящих у костра. — Кем же? Да ты небось надсмотрщик — капатас! Ну-ка, подойди сюда, давай поговорим по душам. Да так, чтоб ты надолго запомнил! А то завтра, если ты и вправду палач и мучитель, пожалуй, поздно будет. Тебя, брат, я уже целый год поджидаю…

Говоря это, завербованный медленно подходил к Андреу. Остановившись перед ним, он сжал кулаки и крикнул ему в лицо:

— Эй ты, вешатель проклятый, скидывай-ка свою торбу! Я не бью морду тем, у кого к башке подвязан тюк с барахлом.

Андреу опустился на колени, не спеша высвободил голову из-под ремня, нагнулся вперед, чтобы опустить тюк на землю, и поднялся на ноги.

Но, прежде чем он успел выпрямиться, подошедший индеец со всего размаха ударил его кулаком в лицо. Андреу пошатнулся, но удержался на ногах, затем отскочил в сторону и секунду спустя уже сцепился в отчаянной схватке со своим противником.

Они боролись минут десять, и ни одному не удавалось осилить другого.

Потом им, должно быть, одновременно пришло на ум, что они изувечат друг друга, так ничего и не добившись, и поэтому их борьба не имеет смысла. Они на миг расцепились и отпрыгнули в разные стороны, чтобы выбрать плацдарм для нового нападения.

Это дало Андреу возможность ответить наконец на вопрос, которым его встретил налетевший на него парень.

— Ты, видно, вконец рехнулся! Я не капатас и никогда им не был, слышишь! Нигде, ни на финке, ни на монтерии, заруби это себе на носу, осел! А теперь подойди-ка сюда, дружочек, я расправлюсь с тобой как следует! Твоя песенка спета…

— Правда? — переспросил его противник, который теперь заговорил по-испански. — Ты не врешь? Ты не капатас? Тогда садись вот сюда, к нашему костру. Добро пожаловать, друг!

— Нет, — ответил Андреу, — я хочу отыскать костер, у которого сидят ребята, завербованные мерзавцем Габриэлем. Этот проклятый койот и есть мой энганчадор.

— Что ж, тогда ты попал по адресу, — вмешался в разговор другой парень; он сказал это тоже по-испански. — Как раз у нашего костра и сидит команда, завербованная пакостником Габриэлем. Как же его фамилия?.. Ах да… Ордуньес. Он самый? Нечего сказать, хорошенького энганчадора ты себе выбрал, братец! Он детей убивал. Он родного брата привязал к хвосту лошади и гонял ее… Знаешь, что это за человек?.. А ну-ка, придвинь сюда поближе свой тючок!.. Дай я полью, тебе надо умыться. Вот кофе. Пей. Можешь разогреть себе на углях несколько маисовых лепешек. Ешь досыта! Мы не бедные… Да, да, не думай, что мы бедны. Ведь мы лесорубы, валим красное дерево. Мы всегда веселы, довольны и всегда поем песни. Послушай, парень, надень-ка лучше рубаху. Здесь недолго простыть — к утру тебя скрутит лихорадка, и нам придется тащить тебя на руках… Да бери, бери мясо, положи себе как следует. Завтра, когда все уйдут на праздник, мы с тобой украдем еще несколько кур. Но смотри остерегайся полицейских. Впрочем, они преследуют только пьяных, чтобы содрать с них штраф, который идет в карман судьи — алькальда. Я так ловко сворачиваю курам шеи, что они и закудахтать не успевают, только пищат, как мыши…

Андреу подставил руки под струю воды, которую его новый товарищ лил из котелка, умылся, побрызгал лицо водой, прополоскал рот, далеко сплевывая воду, потом вытерся и придвинул к огню несколько предложенных ему лепешек.

Габино — так звали парня, обратившегося к Андреу с этой длинной речью, — считал, что правила гостеприимства требуют, чтобы он развлекал вновь прибывшего товарища. Разговор велся по-испански. Габино продолжал: