Поход в Страну Каоба - страница 20

На другой день, когда с Селсо можно было наконец разговаривать, отец спросил его, куда он дел деньги, заработанные за эти два года.

— Их отобрал дон Сиксто.

— Я должен дону Сиксто за двух быков, это верно, — сказал отец. — Но между нами и речи не было, что я заплачу ему остаток долга из твоих денег. Мы уговорились, что я посоветуюсь с тобой насчет моей покупки, когда ты вернешься с кофейной плантации. Я не хотел покупать быков прежде, чем ты сам их увидишь и оценишь. Ведь я собирался подарить их тебе, когда у тебя родится первенец, и мы договорились с доном Сиксто, что, если тебе быки не понравятся, я их ему верну, а он отдаст мне задаток или зачтет его в уплату за мула, которого я собираюсь купить у него. Мы уговорились также, что я буду выплачивать дону Сиксто каждые три месяца по шесть песо, пока не рассчитаюсь с ним за эту пару быков, и что мы оформим в Ховеле наше соглашение, когда ты вернешься домой. Таковы были условия покупки.

Все, что говорил отец, звучало в родимом доме, в тени навеса из пальмовых листьев, где мать замешивала кукурузные лепешки для обеда, так просто и так убедительно! Отцовские слова были правдивы и безыскусны. Все казалось таким ясным и бесхитростным здесь, в его деревне, обнесенной густым плетнем из агавы! Вокруг равнодушно тявкали собаки, лениво кричали ослы, глухо болботали индюки, пронзительно кудахтали куры, визжали дети… Да, здесь все дышало покоем и сливалось в едином аккорде с окружающей природой.

Но тогда, в устах дона Сиксто, который не говорил, а грубо приказывал, все звучало иначе. Все воспринималось по-иному там, в городе, на площади, когда перед Селсо сидели два блестящих кабальеро и за его спиной грозно высилось монументальное здание, на фасаде которого крупными буквами было написано «Муниципалитет», а над каждой дверью, казавшейся ему дверью, ведущей в ад, были выведены жирными черными литерами слова: «Казначейство», «Начальник полиции», «Тюрьма». Что мог сделать Селсо в таком окружении? Под таким давлением он бы отдал все свои сбережения, если бы дон Сиксто действовал и менее ловко. Ни Селсо, ни его отцу даже не пришла в голову мысль пойти в Ховель и потребовать, чтобы дон Сиксто вернул деньги. Это все равно ни к чему бы не привело. А если бы они вышли из себя и сказали дону Сиксто хоть какую-нибудь грубость, они оба попали бы в тюрьму. Франсиско Флорес, отец Селсо, купил двух быков, а дон Сиксто, который их ему продал, получил условленную сумму, выдал форменную расписку и был при этом настолько щедр, что сам уплатил налог. Прошло бы много дней, прежде чем Селсо и его отцу удалось бы растолковать властям, что дон Сиксто вел себя в этой сделке бесчестно и что его бесчестность нанесла Селсо такой урон, который не могли возместить ни прекрасные быки, ни выданная по всей форме расписка.

В тот же день Селсо отправился на поиски своего тюка и нашел его на той дороге, где потерял: ведь там проходили только индейцы, поэтому тюка никто не тронул.

Прошла неделя с тех пор, как Селсо вернулся домой. Он стыдился пойти к своей невесте. Каждый день он выходил с отцом сеять кукурузу, и все жители деревни видели, как он, выбиваясь из сил, приучал быков к плугу. И вот однажды после обеда, перед самым заходом солнца, отец его невесты направился к дому Франсиско Флореса. Вслед за ним на почтительном расстоянии шла его дочь.

Отец девушки, Мануэль Ласо, вошел во двор и сел на скамью.

Дочь осталась на улице у ограды. Она была босиком, юбка из грубой черной шерсти едва доходила ей до колен, на шее у нее была нитка зеленых стеклянных бус. Свои густые волосы она заплела в косы и, подобрав их в высокую прическу, стянула красной шерстяной повязкой. Девушка стояла, скрестив руки на груди и спрятав лицо в ладони. Но сквозь неплотно сжатые пальцы поблескивали ее живые глаза. И каждый мог видеть, да она этого и не скрывала, что ничто из происходящего в доме и во дворе не ускользает от ее взора.

Мать Селсо, сидевшая у очага, вышла из хижины, низко поклонилась гостю и протянула ему руку. Гость слегка прикоснулся к кончикам ее пальцев. Затем она подошла к ограде и пригласила девушку войти. Девушка, словно виноватая в чем-то, проскользнула во двор и мигом оказалась в хижине. Там она присела у очага рядом с матерью Селсо, и они принялись болтать. Селсо работал за домом, он мастерил упряжь для быков.