Походы и кони - страница 31

После этого хозяин больше не показывался.

Было много эгоистичных трусов, которые нас восхваляли, но не считали себя обязанными следовать нашему примеру. Война ведь вредна для здоровья.

В Армавире я познакомился с прапорщиком Ушаковым. Он хорошо пел Вертинского и ездил на чудной вороной кобыле Дуре, которую мне часто приходилось держать как коноводу. Свое имя она получила, потому что очень близорукий Ушаков совал ей удила не в рот, а в нос. Лошадь пятилась и задирала голову, а Ушаков в ярости кричал: «Дура!». Так Дурой она и осталась.

В это время наша пехота отбросила красных за Невинномысскую и подошла к Ставрополю, главному городу Северного Кавказа, за который уже давно велись бои. Из Армавира поездом нас привезли в Невинномысскую. Там мы видели Кавказские горы в виде силуэта и видели оскверненную церковь. Губы святого были прострелены и в дырку вставлен окурок. Мы поили лошадей в реке Кубани. В Тифлисской и Екатеринодаре это широкая, мутная и глубокая река, а в Невинномысской – каменистый прозрачный поток, который мы перешли вброд.

Из Невинномысской дивизия двинулась на север. У дороги увидели труп, очевидно, офицера. Глаза были или выколоты, или съедены воронами. Все побежали смотреть. Я боялся трупов – еще, не дай Бог, приснится – и всегда от них отворачивался. Меня поражало это болезненное любопытство у других. Ведь ничего красивого нет, а часто ужасный смрад. Дальше часто стали попадаться трупы, уже с месяц тут шли бои. Никто больше не бегал смотреть, трупов было слишком много. Все они были раздеты, очевидно, ограблены крестьянами. Узнать было нельзя – наши или красные.

Если во время похода видели в степи гусей или лошадь, они становились нашей добычей. Это не считалось предосудительным. Мы жили за счет страны, особенно потому, что мы больше не были на Кубани, нам сочувственной, а в Ставропольской губернии, нам враждебной. Часто видели в степи дроф. Как-то заметили в степи свиней и послали двух человек захватить для нас поросенка. Но конные подъехали, постояли и вернулись.

Почему вы не взяли свиней? Они жрали людские трупы.

В селе Темнолесском мы нашли много нашей пехоты. Над мелколесьем, что осталось от темного леса, были видны купола Ставрополя и особенно одной очень высокой колокольни. Наша дивизия пошла влево, в обход. После большого похода верст в шестьдесят, под мелким дождем, мы ночевали в селе Сенгелевском. Хозяйка приготовила нам чай, который мы пить не стали: из чайника когда-то разливали керосин, а она его не вымыла.

На другой день мы пошли дальше и вошли в область лесов и оврагов. Стало уже холодно, особенно по ночам.

После трудного и долгого похода под дождем и ветром, в темноте, мы пришли в деревню Марьевскую. Ведя Ваньку в поводу, я пошел на квартиру, отведенную для 4-го орудия. Но поручик Клиневский мне объявил, что дом тесный и места больше нет, и захлопнул дверь перед моим носом. Неприятно пораженный такой враждебностью, я постоял и пошел искать квартиру в соседних домах. Все двери были заперты, и на мой стук и просьбу впустить мне решительно отказывали. У меня еще была вежливая система. Вскоре я усвоил требовательную систему, которая давала лучшие результаты. Брат был еще чем-то занят при орудии. Впоследствии я подружился с Клиневским, и он со смехом рассказал мне, что отказ впустить меня был следствием бойкота. Наконец я наткнулся на женский монастырь. На мой стук монашка, не открывая ворот, отказалась меня впустить.

– Разве это по-христиански – отказывать в гостеприимстве и оставлять усталого человека ночью в холод на улице?

Это подействовало. Шепот, потом:

Мы боимся одиночного человека. Мой брат сейчас придет. Не бойтесь. Я до смерти устал и голоден.

Снова шепот, потом ворота приоткрываются. Я поставил Ваньку в конюшню, вошел в дом, снял фуражку, перекрестился на иконы и затем поздоровался. Это, видимо, успокоило монашек, боязливо за мной наблюдавших. Мало-помалу отношения наладились. Дали воды умыться, полотенце. Накрыли стол, появился самовар. Постелили на полу две постели.

Когда пришел брат, он с удивлением огляделся. – Ты хорошо устроился.