Похороните меня за плинтусом - страница 6

– Запомнил.

– Ну иди.

Не расшибаемый об дорогу Борька ждал меня около подъезда.

– Пошли, – сказал он.

– Куда?

– В МАДИ.

– Пошли.

– Боря, вы куда?! – послышался вдруг голос выглянувшей на балкон бабушки.

– В беседку! – ответил Борька.

– Боренька, не веди его в МАДИ, ладно? У меня есть справка от врача, что я психически больна. Я могу убить, и мне за это ничего не будет. Ты, если в МАДИ пойдете, имей это в виду, хорошо?

– Ага… – ответил Борька.

– Слушай, у нее правда такая справка есть? – спросил он, когда бабушка ушла с балкона.

– Не знаю.

– Может, не пойдем?

– Да пошли! Как она узнает? – завелся я, уверенный, что не вспотею и не выдам себя бабушке. – Мы ненадолго. Полазим немного, и сразу назад.

Перед огромными железными воротами, на ржавчине которых белой масляной краской были намалеваны четыре заветные буквы «МАДИ», я замер. «Он уважаемый человек, твой дедушка… Он пойдет…» – зазвучал у меня в ушах голос бабушки.

– Знаешь, давай лучше в детский сад, – предложил я Борьке.

Детский сад примыкал к МАДИ вплотную, отделялся от него забором с дыркой и по интересу был для нас на втором месте. Вечером он пустовал, и мы тоже считали его своим. Мы могли играть там во что угодно, могли сидеть в маленьких деревянных домиках и забираться на их остроконечные крыши, могли жечь костер и печь в нем принесенную из дома картошку, не боясь, что какой-нибудь прохожий разорит костер и отберет у нас спички. И спички и картошка были припрятаны в одном из домиков с прошлого раза, и чем заняться в детском саду в тот вечер, решилось само собой.

Нашу идиллию прервало появление «больших мальчишек». Так мы называли ребят из циркового училища, которые были лет на пять нас старше и тоже, как и мы, считали детский сад своим. К сожалению, они были отчасти правы. Они могли нас прогнать, мы их нет. Им, например, ничего не стоило расшибить об дорогу Борьку. А мы только могли, отойдя на приличное расстояние, крикнуть им так, чтобы они не услышали, что-нибудь обидное. Борька обзывал их козлами, а я проклинал их небом, Богом и землей. А потом мы удирали и думали: «Как мы их, а! Знай наших!»

Так вот, когда в детском саду появились «большие мальчишки», я вспомнил, что вчера очень неплохо проклял одного из них с балкона, и поэтому лучше всего будет сделать ноги. Мальчишки приближались со стороны калитки, поэтому делать ноги можно было только в МАДИ. Я уже говорил, что забор был с дыркой, вот мы ею и воспользовались. Я еще подумал: «Сторож, может, и не поймает, а эти точно руки вырвут, а вместо гаек используют картошку. Главное, только не вспотеть!»

И вот мальчишки далеко. Мы на стройке МАДИ. Борька убежал вперед, а я заметил на земле сломанную гитару и поднял ее. Мне пришло в голову, что, если влезть на забор, можно здорово подоводить лифтерш с чужого двора. Стараясь не делать слишком быстрых движений, я влез и, потрясая гитарой, закричал лифтершам: «Ай-йя-я!» – потом скорчил рожу, швырнул гитару им под ноги и, отметив про себя, что не вспотел, спрыгнул с забора обратно…

Земля расступилась подо мной обволакивающим ноги холодом и вязкой массой сошлась у пояса. Я понял, что куда-то ввалился. Это оказалась яма, наполненная раствором цемента. Еще оказалось, что сижу я в ней уже не по пояс, а по грудь и выбраться не могу. Первой мыслью было поплыть, но тут я вспомнил, что не умею. Второй – позвать на помощь. Борька был уже далеко, но даже если бы он был дома, то все равно услышал бы мои жуткие вопли. Он подбежал ко мне и с интересом, перемешанным с ужасом, долго разглядывал мою голову, словно из земли торчащие плечи и судорожно плюхающие по цементу руки.

– Ты чего это, того, да, совсем? – спросил он наконец.

– Совсем… – прохрипел я, отчаянно глотая воздух. Я тонул, и дышать было все труднее.

– А что делать? Может, тебя, того, вытащить? – подал наконец Борька дельное предложение, но тут же провалился сам по колено.

– Ну вот, видишь, что из-за тебя получилось? – вздохнул он. – Теперь дома заругают…

Он выбрался. Попробовал отряхнуть брюки – бесполезно.

– Видал, как испачкался! – сказал он, продолжая отряхиваться, но заметил, что цемент уже подступает к моей шее, и задумался.