Похождения нелегала - страница 25

Всё обставлено дорогой финской мебелью — за исключением гостевой, где меблировка на уровне скромного провинциального отеля.

Этим комфортом наслаждалось, однако же, какое-то одичалое пустодомное быдло.

На стенах кисея паутины, в углах хлопья пыли, под столами засохлые крошки предыдущей еды, зеркала захватаны сальными руками, постельного белья вовсе нет, ванные и раковины загажены до такой степени, что к ним страшно даже приблизиться, углы мебели во вмятинах и отбоинах, на горизонтальных поверхностях — круглые липкие следы от бутылок и стаканов.

Ни единой книги во всей квартире — кроме валявшейся на кухонном подоконнике брошюры "Как стать миллионером", но и та, похоже, использовалась лишь для того, чтобы на ее страницах разделывать кильку.

Присутствия женщины вовсе не ощущалось — если не считать огромной коллекции видеокассет с самой изуверской порнухой, где женщину только что не выворачивали наизнанку, как овчинный тулуп.

Правда, богатый мужской гардероб (на южноамериканские вкусы) — и роскошная коллекция напитков.

Украшением гостиной была большая хрустальная ваза, до половины наполненная центами, песетами, пфеннигами, пенсами и лирами.

Металлические деньги в Москве трудно обменивать, это известно даже ежу.

36

В одну прекрасную ночь, когда я, сидя в шлафроке в глубоком кресле, смотрел телевизор и потягивал дорогой коньячок, тяжелая рука легла мне на плечо, и грубый голос сказал:

— Выследил я тебя, сука.

Я вскочил — и глаз мой заискрился от сильного удара в скулу.

Рухнув на пол, я приподнялся на локтях — надо мною стояли трое джентльменов в черных длинных пальто.

Я готов был к дальнейшим побоям, но хозяин (в отличие от двоих других, пальто на нем было тонкокожаное, пиджак ультрафиолетового цвета, на груди золотая камергерская цепь) — хозяин успокоил меня:

— Больше бить не будем, если честно расскажешь, как вошел. Мне эти запоры слишком дорого обошлись, чтоб всякая шантрапа их ногтем открывала.

Я попробовал было сплести байку насчет того, что дверь была вообще не захлопнута, но этот номер не снискал аплодисментов.

— Включи утюг, Вовик, — скомандовал камергер.

Я понял, что мне придется открыть этим страшным людям всю правду — или хотя бы часть ее, иначе они прибегнут к пыткам.

Что оставалось делать? Это ж была не милиция.

А я, между прочим, не переношу физической боли.

37

В общем, я рассказал им о своих способностях.

Они, естественно, не поверили.

Телохранители дружно меня оборжали, хозяин же, напротив, пришел в неистовство и сгоряча выбил мне зуб.

Пришлось продемонстрировать им всё.

Надо было видеть широкие морды этих амбалов, когда я вернулся в нормальное состояние.

— Во, блин, рапсодия, — сказал Вовик и стал визгливо смеяться.

Другой побледнел, прошептал "Господи, на всё воля твоя" и широко, истово перекрестился.

Камергер стоял молча и жевал сигарету.

Потом он потребовал, чтобы я повторил фокус еще раз.

Памятуя о мальчике-с-пальчике, я гордо отказался, но, когда принесли утюг, вынужден был подчиниться.

Мои опасения не лишены были оснований.

Как только я дисминуизировался, мерзавцы отловили меня и стали запихивать в горлышко пустой бутылки.

Я сопротивлялся, как мог, и это им не удалось.

Тогда меня бросили в стеклянную широкогорлую банку из-под импортной брынзы. В ней мерзко воняло.

К тому же на дне банки оставался слой зеленого масла, я сразу пропитался этим маслом, как шпрот.

Там, под крышкой с защелкой, я и провел в общей сложности почти двое суток.

Вы скажете: подумаешь, Бастилия, стеклянная банка, можно разбить ее изнутри.

Увы. Я несколько раз пробовал увеличиться, но, как только голова моя поднималась до крышки, начинались нежелательные деформации черепа и позвоночника, и я вынужден был это дело прекратить.

Может ли человечек высотой в пятнадцать сантиметров разбить локтями толстое стекло?

Я мог бы, увеличившись, раскачать и опрокинуть банку — в расчете на то, что она упадет на пол и разобьется.

Но один из шестерок, тот самый, кто разбирался в классической музыке и откликался на имя "Вовик", непрерывно дежурил рядом и не спускал с меня глаз.

Когда я делал очередную попытку раскрепоститься, Вовик поднимал тревогу: