Похвали день вечером - страница 55

Эрих слушал стоя — должно быть, он так и забыл сесть.

— Спасибо, — сказал Эрих.

Мы расшибали себе ладони. Мы могли слушать еще и еще. Но он не мог читать до бесконечности.

Теперь была очередь Нины Андреевны.

Я ничего не понимал и не понимаю ни в музыке, ни в пении. Мама всегда говорила, что мне на ухо наступила целая медвежья семья. Когда я начинал что-нибудь петь, Колянич спрашивал, не вызвать ли «Скорую помощь»? Но сейчас я понимал одно: здесь, в нашей спальне, происходит нечто такое, о чем мы будем вспоминать год, а потом годы спустя.

Видимо, она пела не в полный голос. И баян играл негромко. «Подмосковные вечера», — просили мы. «Что-нибудь про любовь», — сказал Ленька и покраснел по самую маковку. «Все равно, что», — требовали мы. Ладони у меня болели точь-в-точь как тогда, когда я выгребал на веслах против ветра. Но мы не хотели отпускать Нину Андреевну. Ничего подобного мы не увидим и не услышим целый год! Во всем мире, наверное, сейчас, не было больших эгоистов, чем мы. Эрих подтолкнул меня:

— Они устали.

Я сам видел, что они устали. Прошло уже полтора часа как-никак. Мы-то могли сидеть и слушать сколько угодно. Теперь встал я. Надо же было как-то поблагодарить их.

— Погодите, — остановил меня Илья Борисович. — Потом выступите от имени и по поручению. У вас там на вышке еще один парень торчит.

— Да, — сказал я, — часовой.

— Вы бы сменили его.

Ленька пошел на вышку — сменить Ложкова. Ему здорово не хотелось уходить, потому что мы оставались. Мне стало жалко его.

— Головня и Кыргемаа — на прожекторную, — сказал я сырцовским тоном. Мы должны работать, — объяснил я артистам. У нас служба.

Ложков появился в гараже через час. Ему нечего было делать здесь, он в технике ни уха, ни рыла. Он стоял в дверях просто так и загораживал свет.

— Отойди, — сказал я. — Мешаешь.

— Может, подсобить вам? — неуверенно спросил он, входя в гараж. Казалось, Ложков что-то потерял, и стоял растерянный, а может быть, наоборот, что-то нашел и не знал, что ему делать с этой неожиданной находкой.

— Ладно, давай сюда. Помоги снять барабан.

Артистов и Сашку перевозил на катер один Эрих. Лодка не могла взять всех. Сашка ждал на берегу, и мы снова оказались с ним вдвоем. Нина Андреевна махала нам с катера, и я поднимал руку, отвечая ей.

Сашка уезжал тоже на десять дней, и я знал, что это будут самые трудные для меня дни, труднее, чем весь год. А впрочем, надо попробовать приказать самому себе — не думать об этом. «Об этим», как говорит Сашка.

— Пока, — сказал он, прыгая в лодку. Он уже спешил и даже не протянул мне руку. Я усмехнулся, представив себе, как мама будет шепотом говорить Коляничу: «Ничего не понимаю! Незнакомый человек живет в Володькиной комнате, бреется его электробритвой, встречается с его девушкой, как будто так и полагается». А Колянич будет ухмыляться в свои рыжие усы. «Все правильно, — скажет он. — Сбросила бы ты обороты. Хороший парень, и пусть будет счастлив!»

— Эй, — крикнул я Сашке. — Будь счастлив, старик!

— Буду! — крикнул он.

Катер ушел. Я помог Эриху вытащить лодку. Почему-то сегодня она показалась мне очень тяжелой. Возможно, я распустился малость за десять дней отпуска.

— Уехали, — сказал Эрих. — А знаешь, у нас полагается выбирать, с кем лучше идти в море. Пожалуй, с тобой я пошел бы…

Я ничего не ответил.

Я просто стоял и смотрел, как уходит катер. Мне казалось, что он уходит слишком уж быстро. Когда я был на нем, он еле-еле полз.

Вдруг я подумал, что с Эрихом я тоже пошел бы. И с Сырцовым, и с Ленькой, и с ним, Сашкой Головней. Все правильно. И все у нас впереди. Я не знал, что там, впереди, у меня будет еще много таких ребят, с которыми я пошел бы куда угодно, в любое море и в любую разведку…