Поиски Секса, Истины и Реальности - страница 14

— Я знаю, что есть истина, — заявила жирная блондинка.

— Да? — возразил писатель. — Скажи мне тогда, жирный кусок дерьма, ходячее быдло из трейлер-парка, блевото-машина. Что есть истина?

— Она черная!

Отлично. Истина — черная. Замечательно. Писатель направился к выходу, но бармен взмолился:

— Не уходи пока. Ты пропустишь мой следующий. — он спустил штаны.

— «Спермобрызг»! — закричала жирная блондинка.

Смех все еще преследовал писателя за дверьми. Он все еще чувствовал их взгляды. Возможно, в их безумии они знали что-то, чего не знал он. Возможно, безумие, в данном случае, было знанием.

В переулке, «Белая Рубашка» потрошил рыжую большим охотничьим ножом. Нетерпеливо, он рылся во влажных органах, как кто-то ищет что-то, например, запонки.

— Верни! — кричал он, весь в запекшейся крови. — Я хочу вернуть ее!

Писатель прислонился к стене и закурил.

— Приятель, — тихо спросил он. — Не мог бы ты сказать мне, когда следующий автобус проедет через город?

— Больше здесь нет никаких автобусов. Все изменилось.

Изменилось, подумал писатель.

ИСТИНА ИЗМЕНИЛАСЬ, — выполз голос. — ТЫ БЫЛ ПРАВ. ОНА ВОЗРОДИЛАСЬ, ЧЕРЕЗ МЕНЯ. Я ЖИВУ В НЕЙ.

Писатель задумался.

— Я ищу свою любовь, — заметил «Белая Рубашка» и указал на вскрытый живот рыжей. — Я дал ей свою любовь, и я хочу вернуть ее, — oн почесал затылок. — Это должно быть где-то там.

— Любовь находится в сердце, — указал писатель.

— Да, но эта телка была бессердечной.

— Ну, патриархальные японцы привыкли верить, что любовь находится в животе, в кишечнике. Они считали, что живот был храмом души на земле. Вот почему они практиковали ритуальное самоубийство через эвисцерацию[29]- освободить душу и освободить духовную субстанцию своей любви.

— Кишечник, — осматривался «Белая Рубашка». — Итак… если я отдал ей свою любовь… — oн смотрел на развороченную кишку, перебирая свои инструменты. — Для того, чтобы получить ее обратно, я должен получить это внутрь себя?

Писатель пожал плечами.

— Я не могу советовать. Решение за тобой.

«Белая Рубашка» стал есть кишки девушки.

У писателя выступил пот. Рыжеволосая была мертва, как могут быть только мертвые, если не мертвее. Тем не менее, пока ее бывший любовник постепенно употреблял петли ее внутренностей, ее глаза распахнулись, и ее голова повернулась.

Она смотрела прямо на писателя.

— Он берет свою любовь обратно, — хихикнула она.

— Я знаю, — сказал писатель.

— Это… щекочет…

— Могу себе представить.

Луна светила в каждом из ее глаз, как идеальная белая точка.

— Настоящая истина питает нас, только по-разному.

Питает, повторил писатель. Пропитание.

— Конец твоего похода ждет тебя.

Писатель сглотнул.

— Скажи мне, — взмолился он. — Это очень важно для меня. Пожалуйста.

— Ищи нечто черное, — сказала она, и снова умерла.

Писатель перепрыгнул ограду в конце переулка. Жирная блондинка говорила то же самое. Черное. Но сейчас ночное время. Как он мог надеяться найти что-то черное ночью?

Потом он услышал что-то — мощное, далекое урчание.

Двигатель, понял он.

Он увидел… что?

Зарево?

Пятно света, которое было каким-то невозможным образом, черным.

Он стоял в школьном дворе — какая ирония — месте обучения. Свет мерцал в развороченной траншее, подобной воронке от бомбы. Оно черное, подумал он. Неподалеку находился источник шума двигателя — приземистый бронетранспортер армии США.

Писатель заглянул в откинутый люк.

— Не ходи туда, предупредил хруст все еще приглушенного голоса.

Мрачный красный свет заливал внутреннее отделение, как кровь в освещенном бассейне. Сержант в противогазе и полной экипировке дезактивации ссутулился над консолью радиоаппаратуры. Моментально, он ткнул 9 мм. пистолетом в лицо писателя.

Писатель тут же обмочил штаны.

— Не стреляйте в меня. Я всего лишь писатель.

Экипированный сержант казался очень грустным:

— Бок и Джонс. Я должен был отослать их. Это область протокола DECON. Только служаки самого низкого ранга идут в окончательную изоляцию периметра первыми.

Окончательную изоляцию периметра?

— Я думаю, оно добралось до них, — сказал сержант.

Оно, повторил писатель.

В окулярах маски, глаза сержанта выглядели безумными.