Пока мы были не с вами - страница 21

Сто седьмая комната находится в конце коридора. Дверь открыта, кровать в передней половине комнаты пуста, а занавеска в середине отдернута. Я захожу и спрашиваю шепотом:

— Есть кто-нибудь? Миссис Крэндалл? — Воздух кажется застоявшимся, свет отключен, но я слышу хрипловатый звук, будто кто-то дышит.— Миссис Крэндалл?

Еще один шаг — и я вижу, что из-под одеяла на другой кровати высовывается ступня, высохшая и скрюченная,— ей давным-давно не приходилось переносить чей-то вес. Это не она.

Я изучаю часть комнаты, которая, несомненно, при-надлежит Мэй Крэндалл. Она небольшая, обставлена без намека на индивидуальность и потому нагоняет тоску. Если в мини-квартире бабушки Джуди есть диван, кресло, стол для игр, она украшена множеством любимых фотографий — сколько мы смогли туда вместить,— то эта комната выглядит так, будто ее обитатель не планирует задержаться здесь надолго. На прикроватном столике есть только одна личная вещь — фоторамка с выцветшей, пыльной вельветовой подпоркой сзади.

Я знаю, что нельзя быть настолько любопытной, но будто наяву вижу ярко-голубые глаза Мэй: она смотрит на меня, будто ей что-то очень нужно. Отчаянно нужно. А если она пыталась отсюда сбежать, потому что с ней плохо обращались? Федеральный прокурор не может не обратить внимания на ужасающие случаи плохого обращения со стариками. Если в федеральных преступлениях задействованы мошенничество по телефону, хищение персональных данных и противоправные действия сотрудников служб социального обеспечения, то они попадают под нашу юрисдикцию. Слишком часто случается, что молодые люди только и ждут, как бы присвоить деньги стариков. Возможно, у миссис Крэндалл и правда замечательные внуки, но мне трудно понять, почему они поселили ее здесь, когда в их власти подобрать другое учреждение, где они смогли бы следить, как за ней ухаживают.

«Я просто хочу проверить»,— убеждаю я себя. Во мне говорит врожденное чувство долга Стаффордов. Из-за него я чувствую себя ответственной за жизнь незнакомых людей, особенно — слабых и обездоленных. Моя мать тоже все свободное время посвящает благотворительности, это ее вторая, неофициальная работа.

К сожалению, рамка с затейливым узором повернута к стене. Она отлита из перламутрового целлулоида — из подобного делали пудреницы, расчески, щетки и крючки для застегивания пуговиц в тридцатых-сороковых годах прошлого века. Даже наклонившись поближе, я не могу разглядеть фотографию.

В конце концов я поворачиваю рамку к себе. На фотографии оттенка сепии, выцветшей по краям, изображена юная пара на берегу озера или пруда. На мужчине надета потрепанная фетровая шляпа, в руке он держит удочку. Различить его лицо сложно — видно только, что у него темные глаза и волосы. Мужчина красив, а его поза — он поставил одну ногу на поваленное дерево, узкие плечи расправлены — свидетельствует о его уверенности в себе; она даже немного вызывающая. Будто он бросает вызов фотографу — ну же, попробуй сделать снимок.

Женщина беременна. Ветер раздувает платье с цветочным рисунком, облегая живот, слишком большой для ее длинных тонких ног. Густые светлые волосы длинными локонами ниспадают почти до талии. Спереди они приподняты потрепанной лентой, как у маленьких девочек. Неизвестная женщина выглядит словно девочка-подросток, одетая для театральной постановки. Возможно, для «Гроздьев гнева». И это поражает меня.

Второе, что бросается мне в глаза, — женщина со снимка похожа на мою бабушку. Я моргаю, склоняюсь ближе и думаю о фотографиях, которые мы совсем недавно развешивали в комнате бабушки Джуди. Точнее, об одной из них — о фотографии из ее поездки после окончания школы. Она сидит на пирсе в Кони-Айленде и улыбается.

Возможно, мне просто кажется, что они похожи. Судя по одежде, это фото слишком старое, на нем не может быть запечатлена бабушка Джуди. Да моя модная бабуля никогда бы не нацепила на себя эти тряпки! Но я напряженно всматриваюсь в снимок, и в голове у меня бьется только одна мысль: «Возможно, это она». Я даже улавливаю сходство этой женщины с моей племянницей Кортни и, конечно, с собой.