Покорители шторма. Бриз - страница 4

Коляска к дому была подана через несколько минут. Аэртон успел спуститься на улицу, недовольно повел ноздрями, пытаясь поймать аромат сдобы из пекарни, но привычно ничего не почувствовал. Впрочем, с завтраком можно было попрощаться, как и с обедом.

Его доход давно позволял снять в Центре небольшой домик с собственной конюшней, но Аэртон считал, что как профессиональный сыщик он не должен светиться, к тому же находиться поближе к простому народу полезнее, все время держит в тонусе и не позволяет расслабиться.

Водрузив на голову широкополую шляпу с серебряной пряжкой, он зябко повел плечами и забрался в коляску. Подле него тут же уселся неизменный Кортон. Габбс, от которого отчетливо тянуло вечерней брагой, щелкнул кнутом, и коляска тронулась с места, набирая скорость.

Габбс отчаянно ругался на зазевавшихся прохожих и на нерадивых чужих кучеров, призывая на их головы страшные проклятия. В ответ ему неслись хлесткие ругательства и пожелания самых мучительных смертей, известных в мире. Аэртон откинул голову на подушку и закрыл глаза.

***

Ночью Карась почти не спал, а если срывался в дрёму, то его почти сразу выдергивала оттуда вонь сточных канав и помойки, в которую примешивался из сна запах крови. Карась вертелся с боку на бок, стучал зубами, натягивал на уши драный камзол, служивший ему одеялом, но сон не шёл, а мысли одолевали такие, что только держись.

Он понимал: все те люди, с которыми он знается в новой, уличной жизни, наплевали бы на просьбу профессора и постарались как можно быстрее забыть о ней, но Карась не хотел быть похожим на этих людей. Вообще-то он старался быть хорошим, таким, как родители.

Ну да, сейчас ему приходится воровать, потому как иначе не выжить, но когда он станет постарше, когда его охотней начнут брать на работу в порту или где-нибудь еще… Тогда он точно сможет быть таким же добрым и честным, как его отец и мать. И Карась с негодованием гнал мысли о том, что родителей сгубила как раз чрезмерная честность — быть может, в ином случае они сумели бы добыть денег на хорошего врача и лекарства, и мать осталась бы жива, а отец вообще никак не коснулся бы этой истории с грабежом и не погиб от удара меча.

Карась вертелся и вертелся, смотрел то на мутные звезды в затянутом дымкой небе, то на силуэты домов, черные у земли и серые — в вышине, где они смешивались с дымкой, закрывающей звезды.

Он знал, что не отмахнется от последней просьбы Мареля дель Бриза. Не сможет. Не захочет. Потому что профессор умирал так же, как его отец, но, в отличие от отца, успел взять Карася за руку и сказать последние слова. Потому что впервые за год Карася о чем-то попросили, а не приказали, не выругали, не погнали прочь, и пренебречь этой просьбой — значит, сделать еще один шаг туда, в плохую сторону, а это всё равно что плюнуть на прах родителей.

Конечно, он не пойдет к расследователям, он же не дурак. Те с радостью повесят убийство на него, никому не нужного бродяжку, а сверху набросают еще кучу преступлений помельче, с которыми не могут разобраться, и тогда Карась закончит свои дни на виселице, что ему вовсе даже ни к чему. По той же причине он не пойдет к дому профессора — ошивающегося рядом мальчишку могут заметить, запомнить, а внутрь Карасю всё равно не пробраться. И почему он не забрал ключ из кармана Мареля? А впрочем, может, и к лучшему, что не забрал — где именно в доме живет профессор, Карась понятия не имел.

Значит, остаётся Академия.

Карась так и сяк вертел в голове ситуацию, но неизменно приходил именно к этому выводу и тогда в ужасе зажмуривал глаза, нырял под одеяло и мотал головой. Пробраться в Академию! В такую неприступную Академию — не потому что её охраняют или еще что-то подобное, а потому что вся она — из какого-то другого мира, невозможно прекрасного, в котором люди не голодают и не идут на всякие низости, а учатся быть умными и благородными и вырастают в отважных покорителей вод и пучин!

Что за безумие приходит ему в голову! Где этот мир и где он, Карась?

***

Жайкоб дель Бриз, седой поджарый старик с густыми курчавыми бакенбардами, поднялся Аэртону навстречу, лишь только секретарь объявил его. Командор вышел из-за стола, заваленного книгами и бумагами, ухватил Аэртона за руку и усиленно затряс ее, словно собирался вырвать из плечевого сустава.