Покойники тоже плачут - страница 10

После обеда Тенин решил прогуляться по новым, недавно открывшимся в центре валютным магазинам. Сюда подкатывали на сверкающих иномарках рослые крепкие ребята или почтенные упитанные тузы, одетые богато и по моде. Их сопровождали очаровательные ухоженные подружки, которые со скучающим видом фланировали по залам и лениво примеряли меха и кожу.

— Надо еще пожрать чего-нибудь купить, — говорила красотка своему приятелю.

Тенин не верил своим глазам. «Кто эти люди? Ведь их немало!» — думал он, ошалело озираясь по сторонам на эту новую, непонятную жизнь. Он не жалел, что контора их развалилась. Работать на глубоко загнившее государство, выполняя сомнительные приказы и рискуя при этом жизнью, ему уже не хотелось. В воздухе витало ощущение чего-то апокалиптического. Подойдя однажды к своему дому, Тенин увидел лежавшую на дороге телефонную будку с разбитыми стеклами. Неподалеку громоздились никем не убираемые кучи мусора, из-за которых уже не были видны переполненные баки. В Японии из мусора делают искусственные острова, а у нас — искусственные горы.

Во дворе собирались толпы выпивающих мужиков всех возрастов. Они ежедневно сидели человек по сорок на какой-то трубе, выведенной из-под земли наружу, шумно и нервно обсуждая политические события, дороговизну и нехватку водки в магазинах. Пили они всякую дрянь, подолгу рассматривая ее на свет и споря, можно ли употребить ее внутрь или нет. Но в итоге все же выпивали. Те, кому не досталось, авторитетно предсказывали хриплыми голосами: «Печенку посадите, мужики!» Дебаты во дворе продолжались часов до двух ночи, а рано утром та же публика уже выползала к трубе опохмеляться.

Тенину было неприятно и как-то тревожно ходить мимо них, хотя он с детства наблюдал подобную публику. Видимо, расслабился за границей, оторвался от родной земли. Между собой алкаши дрались регулярно, чаще по ночам. Акустика во дворе была прекрасная, как в древнегреческом амфитеатре. Когда Тенин спал с открытой форточкой, ему казалось, что мордобой происходит прямо у его постели.

Вот уже второй месяц Кисель отсиживался на квартире подруги. Сообщения, приходившие к нему из разных источников, не радовали. Седой взялся за него всерьез. Часть Киселевой команды постреляли, другие разбежались сами. Кто-то лег на дно, а кто-то вообще уехал из Москвы. В городе остались пять-шесть верных ему людей, которые, правда, отказывались активно пахать на него, но хотя бы снабжали информацией по сотовому телефону. Сам Кисель не рисковал выходить на люди, зная, что погулять ему дадут не более получаса.

Почему так полечилось? Да он не хотел уходить из Москвы. Он приехал сюда шесть лет назад из голодного и безработного Подмосковья. Поработал и грузчиком в магазине, и поваром в рыгаловке, жил где попало, пока не вышел на нужных людей. Двоюродный братан, откинувшийся с зоны, помог ему подняться. И Кисель с остервенением взялся за серьезную работу. Он сколотил команду, сам вышел на нигерийцев, застолбил свою жилу, наладил факторию. Голова у него всегда варила. Сначала шел героинчик. На нем Кисель сделал себе две роскошные квартиры, в центре Москвы, отгрохал большой загородный дом, ну а про такую мелочь, как несколько шикарных тачек, можно и не говорить. Не обидел и дружков-товарищей, а людей работало на него очень много.

И тут африканцы предложили на продажу новое ширево. Имело оно, правда, какой-то подозрительный цвет и запах, но эффект давало чумовой. Такого до сих пор никто не видел и даже не слышал о чем-либо подобном. Научились его очищать, доводить до товарного вида. Микроскопической ширки хватало для феноменального кайфа. Его можно было и глотать, но доза требовалась чуть большая. Маленькие объемы перевозить и раскидывать легче, риска меньше, навар — в несколько раз больше. От этого товара Кисель ждал больших прибылей. Но тут появился Седой, щука шиберная. Почуял добычу. Киселя попросили посторониться за символические отступные. И это после того, как он тут все вспахал-перелопатил и щедро посыпал деньгами.

Кисель не хотел уходить из Москвы. Ему было обидно вот так все бросить. Он надеялся договориться с авторитетами и найти у них справедливость. Но его блокировали, обложили, как волка. Он сидел на этой хате, о которой не знали ни его многочисленные кенты, ни еще более многочисленные враги. В любом другом месте, включая родную Коломну, его бы уже давно надыбали. Для него это было хуже тюряги, потому что в камере хоть есть с кем поговорить. Но теперь и в тюряге он не будет в безопасности. Но ничего, он прорвется. До сих пор ему все удавалось.