Покойники тоже плачут - страница 13

— Знаешь, куда ведет эта дверь? — таинственно прохрипел он. — В подземный ход! Под всей Москвой! — Он значительно поднял палец и покачнулся. — Я раньше, когда служил еще, от наших ребят слыхал. И вот здесь увидел… Только, смотри, никому… — И Николаич прижал палец к лиловым губам.

Показывать подземный ход он отказался, несмотря на просьбы любопытного Тенина, а вскоре и совсем уснул. На следующий день, когда Юрий вновь заговорил об этом-, Николаич страшно смутился и на всякий случай спросил, кто ему сказал об этом. Узнав, что сказал лично он, бедный старик совсем перепугался, заявил, что ничего там нет, а он был в стельку пьяный и мог наговорить что угодно. Тенин не стал настаивать, хотя мысль о том, что из институтского подвала можно запросто попасть в систему древних подземных коммуникаций города, заинтриговала его. Теоретически это было возможно: здание строилось в позапрошлом веке, Кремль рядом, а подземные лабиринты создавались московскими правителями уже не одну сотню лет вплоть до недавнего времени. Упорное нежелание Николаича показать подвалы и даже говорить на эту тему лишь разжигало его воображение.

Как-то вечером за кружкой пива «на Пушке», а точнее, в подвале на пересечении Пушкинской и Сто-лешникова, Оськин сообщил, что занимаются они испанской обувью, и предложил поискать оптовых покупателей для крупных партий женских сапог. По своему обыкновению, он высказал резюме, которое всегда произносил как заклинание:

— Надо нырять в бизнес. На государство надеяться бесполезно. Зарплаты едва-едва на жратву хватает. — И добавил: — А я скоро приличную тачку брать буду.

Что ж, можно попробовать заняться обувью. Почему бы и нет, если это приносит доход? Тенин вспомнил, что года два назад Гарик уже занимался сапогами, только не женскими, а офицерскими. Видимо, постоянно пульсировавшая в нем коммерческая жилка повлияла на созревание его предпринимательского таланта. Однажды, голодный и трезвый, он забрел на один из московских рынков. Восточный человек, торговавший урюком, попросил продать ему за червонец хромовые сапоги. Оськин так обрадовался, что чуть было не стащил их с себя прямо на месте. Смекнув, что надо делать, он помчался в офицерскую общагу, выторговал у кого-то за трешку новую пару и через полчаса уже блаженствовал в ближайшей распивочной.

У торговца урюком он выяснил, что спросом пользуются также офицерские плащ-накидки, зимние куртки и теплое нательное белье. Теперь он ежедневно лазил по общаге, собирал бесхозные военные шмотки и, кряхтя, тащил на рынок. Товар уходил влет. Покупатели, правда, пытались расплатиться с ним черносливом, изюмом и прочими дарами юга, но такой продукт Оськина не интересовал, он проявлял твердость и всегда выбивал у них наличность. Недели через две в результате его усилий торговцы сухофруктами, стоявшие на рынке, походили на небольшое воинское подразделение. Не хватало только знаков различия.

Старичок-декханин, торговавший виноградом, попросил Гарика принести ему полевой бинокль для своего брата-чабана, которому частенько приходилось искать в горах отбившихся от стада овец. Бинокля Оськин не нашел, однако умудрился впарить ему общевойсковой пластиковый комбинезон с противогазом, предназначенный для защиты от химического оружия. Он убедил деда, что теперь тот сможет безбоязненно обрабатывать свои виноградники самыми страшными ядохимикатами.

Пошли в ход даже старые шинели. Он относил их в пошивочную мастерскую, где портной, вечно пьяный как сапожник, шил из них уродливые домашние тапочки.

Он так увлекся коммерцией, что в ажиотаже продал свое новое пальто. Гарик очень надеялся на теплую зиму, но холода, как на грех, ударили крепкие, и теперь, чтобы выбежать в магазин за портвейном, он клянчил верхнюю одежду у сослуживцев. Наверное, он попытался бы даже торговать льдом в Антарктиде, но в настоящий момент шестерил у Клочкова, выполняя какие-то таинственные поручения, и был этим очень доволен. Отведя Клочкова в сторонку и преданно заглядывая ему в глаза, он докладывал об исполнении. Выслушав его, Клочков извлекал из кармана свой внушительный лопатник и отсчитывал Гарику несколько крупных купюр. Тенину никто никаких поручений и, соответственно, денег не давал, не считая зарплаты, которую можно было назвать деньгами лишь условно.