Полдень, XXI век, 2003 № 05-06 - страница 28
«Еще один папоротник?» — улыбнулся мой компаньон.
«Нет-нет, фауну я предоставляю вам, — возразил я. — На копыта — никаких притязаний».
6 часов 30 минут пополудни. Ничего, кроме усталости, из очередного квадрата вынести не удалось. На втором часу прорубания тоннеля Марсель сказал, тяжело дыша, что свыкся с джунглями достаточно для ощущения себя в лесу Фонтенбло, только в солидном подпитии. Самые яркие краски тускнеют от частого употребления, с этим трудно не согласиться.
Погода удивляет сухим безоблачным постоянством. Плюс двадцать девять градусов. Барометр держится, как стойкий оловянный солдатик. Мне кажется, здесь присутствует какая-то аномалия: трудно представить себе явление более редкое, чем месяц на экваторе без дождя. Ручей, что питает нас водой, обмелел (в прошлом году шум воды в тихую погоду слышался за полмили, нынче же его в самом широком месте можно без труда перешагнуть). Если так будет продолжаться и впредь, через две недели пить будет нечего. Тоскливая перспектива.
Вследствие безрадостного однообразия нашего существования три дня не брался за перо — нету никакого желания копировать прежние записи лишь потому, что их в той же степени можно отнести ко вчерашнему дню, в какой и к позавчерашнему.
Сегодня, однако, мы исследовали болото, и несколько замечаний по этому поводу хочется сделать.
Болото представляет собой низменность, напоминающую формой серп или полумесяц. Расстояние между рогами полумесяца составляет около версты, и прямо от восточной его каймы круто поднимается склон горы. Поверхность болота — неровная, кочковатая, потрескавшаяся глина. Растительность — мизерна, только считанные островки полувысохшей травы торчат из-за кочек, да в паре мест растет из глины чахлый кустарник. Сразу же от границ этой серпообразной пустоши начинается лес.
Поскольку болото расположено в непосредственной близости к нашему жилью, из всех выбранных нами участков имеет наименьшие размеры и к тому же с точки зрения удобства исследования являет собой полную противоположность всему остальному острову, у нас было гораздо больше времени на дело, а не на бесплодную трату сил. Но, вопреки ожиданиям, болото скорее еще более запутало нас, нежели хоть что-нибудь прояснило.
Вопрос первый — само болото. Это невероятно, чтобы в экваториальном климате на равнине, регулярно затапливаемой водой, почти не было растений. Месячная засуха могла их умертвить, но не вырвать с корнем. То же, что все-таки растет на болоте, производит достаточно странное впечатление — как будто здесь раньше были и трава, и цветы, но кто-то их вытоптал, плескаясь в грязи, и остались лишь жалкие островки. Но для того, чтобы так все вытоптать, нужно запустить на пустошь этак 20 слонов!
Еще более интересная вещь обнаруживается при подходе к лесу. Издали кажется, что нижние уровни ветвей покрыты слоем пыли, которая при малейшем ветре поднимается с болота. Однако по ближайшем рассмотрении выясняется, что все не так просто. Если листва действительно в основном не более чем запылена, то стволы деревьев на высоту (я не преувеличиваю) до где-то десяти-двенадцати метров залеплены высохшей глиной!
«Monsieur Roudainko, — охнул Марсель, с недоверием ощупывая твердую бурую корку. — Мне кажется, слоны не только топтались в болоте!»
Я сказал, что уж коли на острове в Меланезии действительно объявились слоны, они вправе делать все, что угодно.
«А именно — взбираться на деревья и прыгать оттуда в болото».
«Зачем?»
«О-о, слоны это любят. Потому, мсье Руденко, что иным способом болотную жижу не заставить выплескиваться на высоту десяти метров. Нужно как минимум уронить туда слона».
Я предложил отбросить шутки в сторону и попробовать понять, как можно забрызгать деревья, не прибегая к помощи слонов, гиппопотамов, жираф или белой магии. Марсель предположил мотор с лопастями. Мне оставалось лишь грустно заметить, что в прошлом году следов мотора также не было обнаружено.
«Зато были следы копыт и мсье Бодуэна», — ответил Марсель.
Мы часов пять лазали по всей пустоши и окрестным зарослям, но так и не догадались, кто же развлекался в болоте во время дождя. То есть догадываться-то мы догадывались, но вслух друг другу ничего не говорили.