Полдень, XXI век, 2009 № 06 - страница 25

Он, приросший было ладонью к черному машинному боку, нехотя отлепился и пошел назад, к зданию вокзала, похожему на присевшего паука. Железнодорожник засеменил следом, мысленно покидая полковника и не зная, что выбрать из тысячи механических мелочей, что роились вокруг. Он переключался с трудом, затрудняясь задержаться на чем-то одном, и в итоге остановился на самодовольном семафоре. Тот победоносно, тупо горел красным глазом, а мимо крадучись, воровато полз отбившийся от стада локомотив.

…Комендант казался сошедшим с экрана служакой, одинаковым во все времена, почти равноценным чекисту своими универсальными полномочиями и в то же время замученный тяжким трудом. Кожаной тужурке, правда, не хватало маузера, зато на фуражке красовалась тусклая допотопная звездочка. Литвиненко почудилось, что она октябрятская. Коменданту было изрядно за сорок, и он полностью слился с намазученным местом, где ночевал и дневал. Голос у него давно сел, глазницы сделались темными шахтами, откуда слабо светили умирающие шахтерские фонари. Он сидел за столом, как привинченный, и Литвиненко угадывал, что комендант заканчивается резьбой и ввернут в промасленное отверстие.

— Полковник, получите ведомость, — прогудел комендант, не делая скидки на разницу в звании и возрасте. — Возьмете товарищей Жулева и Жамова, проведете инвентаризацию. Примете и по готовности доложите.

— Стар я, сынок, тебе докладываться, — проникновенно сказал Литвиненко.

— Товарищи Жулев и Жамов отдыхают за дверью, — сообщил тот, оставив реплику полковника без внимания. — Они курят. Прикажете им перестать.

Ссориться было бессмысленно. Полковник ничего не мог сделать коменданту, а комендант мог сделать многое, но Литвиненко его нисколечко не боялся. Он не то что стоял в могиле одной ногой, но готовился завтра же забраться в нее целиком. Со всем своим внутренним миром, который есть окружающий. Как это происходило с фараонами, которые прихватывали с собой в пирамиды челядь и жен. Или кого-то другого, полковник не был силен в древней истории.

— Товарищи Жулев и Жамов разбираются в вопросе? — не без сарказма осведомился Литвиненко.

— Разбираетесь вы, — объяснил комендант. — Иначе они давно бы сами управились.

Старик уставился в бумагу. Состав укомплектовали накануне, однако он почти не сомневался, что за ночь добрую половину разворовали.

— Мне сказали, что угля хватит на сотню километров, — сказал полковник.

Комендант, копавшийся в ящике стола, мотнул головой:

— На восемьдесят, и то вряд ли.

— А вы уже топили покойниками? Если поезд встанет — кому отвечать?

— Вам, — равнодушно произнес тот. — Солярки полно — чего вам еще надо?

Литвиненко стал закипать:

— Послушайте, — заговорил он тише, чем до того, и потому грозно. — Я понимаю, что капитализм. Что экономия, самоокупаемость. Фирменный паровоз-крематорий — это оригинальная выдумка. Поезд повышенной комфортности. Но там топка маленькая — вдруг ее не хватит?

— Лазо же хватило, — пробурчал комендант, продолжая рыться. Он нашел, что искал: прозрачную пластмассовую линейку, которую тут же приложил к стопке каких-то квитанций и начал рвать корешки.

— Это неуместная демагогия, — настаивал Литвиненко.

— Что я вам — Самсон, топку разорвать? — взвился собеседник. — Я лучше чью-нибудь пасть, саботажную… У меня для вас что — целый парк паровозов? Он один, другого нету.

— Дайте нормальный локомотив…

— Локомотив!.. Мы их на штуки считаем. Кто же нынче отпустит стратегический локомотив за тысячу верст? Мы до столицы боимся отправить, два уже сгинули… Мне самому самсоны пасть разорвут.

Древний богатырь, похоже, прочно засел у коменданта в башке, воплощая в себе абстрактные идеи возможного и невозможного. Литвиненко думал о недавно встреченном локомотиве, который явно собрался дать деру и вместо стратегии ударился в тактику.

У товарища Жамова было лицо глумливого пройдохи. Казалось, что он все про всех знает, но снисходительно помалкивает и будет молчать, пока ему не понадобится мелочь на карманные расходы. Товарищ Жулев отличался деревянной невозмутимостью, обидно сочетавшейся с нервным тиком. Он поминутно дергал шеей, не меняя выражения лица; весь его вид, ошибочно принимавшийся за кротость и смирение, выражал ленивую готовность отправиться на сортировку в чистилище.