Полет кроншнепов - страница 9

за грязными стеклами интересовал их гораздо больше, чем какой-то препарат в пробирке. А я с замиранием сердца смотрел на него. Мне разрешили подержать пробирку, и теперь я рассматривал вблизи это бесформенное нагромождение клеток. Весь сентябрь, пока большинство моих коллег осваивались в новой среде, посещая, как заведено, студенческие клубы и вечера — я, затворник, с ними не ходил, — меня не оставляла мысль о препарате. Я помогал отцу в саду. Мы поднимались в пять утра и, пока в теплицах не становилось совсем душно, собирали томаты. В их желтовато-зеленой окраске мне виделись бледно-оранжевые клетки из пробирки. Я твердо знал — это именно то, что мне нужно и о чем я хотел бы знать больше, хотя еще и не понимал тогда, почему.

Занятия в институте я представлял себе иначе. Каждое утро нам читали здесь лекции по вспомогательным дисциплинам: физике, химии и геологии, — днем мы рисовали срезы плоских червей, морских звезд, пресноводных полипов и инфузорий. Поселился я у своих дяди и тети. Дядя пришел в нашу семью, женившись на моей тете, так что родовыми склонностями к садоводству не обладал. Но это был тоже человек с пунктиком — занимался изобретением вечного двигателя. После ужина он исчезал в сарайчике за домом, порой оттуда доносились его восторженные восклицания, и вот однажды поздним вечером он вбежал в комнату вне себя от радости.

— Есть, есть!

Он не обратил внимания на мою недоверчивую улыбку.

— Пошли.

Мы последовали за ним. В сумрачной глубине сарая виднелось кольцеобразное сооружение, составленное из отполированного до блеска металлического блюдца и плоского поблескивавшего в полутьме кольца того же металла, в которое дядя заключил блюдце. Между блюдцем и краями кольца, отточенными как бритва, образовывался узкий проход, по которому спокойно катились шарики. Их равномерное и постоянное движение покоряло захватывающей простотой и в то же время пугало непостижимой загадочностью, ведь по идее шарики когда-то должны были мало-помалу начать замедлять свой ход. Возле чудо-конструкции валялось несколько неиспользованных шариков. Я поднял один из них — он был легче пуха. Прокатил по ладони. Сила земного притяжения как будто не действовала на него. Я наблюдал за бегущими шариками. Благодаря расположению блюдца и внешнего кольца шарики, прокатываясь по зазору и постоянно опираясь в двух точках на ребра блюдца и кольца, встречали минимальное сопротивление. И тем не менее я не мог до конца поверить, что движение их будет длиться вечно; ведь в первую очередь оттого, что шарики были невероятно легки, обычное сопротивление воздуха неминуемо погасило бы их инерцию.

— Две поверхности, которые являются опорой шариков, обработаны настолько тонко, что трения как такового нет, — объяснял дядя.

Теперь, когда он показывал свое детище посетителям, можно было постоянно слышать это «как такового», что неизменно лишь укрепляло мое скептическое отношение к дядиной затее, хотя шарики без малейшего намека на усталость и все в том же темпе вершили свой бег перед изумленным взором друзей и родственников.

Но главный итог заключался не в самом перпетуум-мобиле, не в том, что была доказана возможность невозможного. Просто теперь мой дядюшка был обречен на бездействие. Цель жизни была достигнута, и он не знал более, чего ему желать и что создавать. Теперь, если не заглядывали посетители и некому было демонстрировать вращающиеся шарики, он садился в гостиной возле окна, опускал руки на колени, но его пальцы не останавливались ни на секунду, как будто составляли часть того движения, в сарае за домом. Мой дядюшка буквально таял на глазах, сморщивался. Он, подобно Симеону, наверное, мог бы сказать: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром. Ибо видели очи мои спасение Твое». Было ли в этом истинное спасение, остается для меня неразрешенным вопросом и до сих пор. Тем не менее шарики продолжали вращаться. Сначала мне представлялось, что происходит это за счет их ничтожного веса — всякий раз, как кто-нибудь открывал дверь нашего сарайчика без окон и некоторое время шарил по стене в поисках выключателя, возникал совершенно незаметный воздушный поток, которого было вполне достаточно, чтобы привести их в движение; потом я предположил, что сама конструкция опорного желоба вызывала движение воздуха, подталкивающее шарики. Но проверить свою гипотезу я не решался, боясь нарушить это эфемерное движение. В разговорах с дядей я все же стоял на том, что энергия подобного движения пропадает впустую, что оно не имеет ни смысла, ни цели, ни какой-либо практической ценности. Дядюшка слушал меня — и словно не слышал; его лицо озарялось блаженной улыбкой человека, который обрел наконец то, что искал всю жизнь, и теперь может спокойно покинуть земную юдоль. Он отошел во время послеобеденного сна. Заснул и уже не проснулся. В тот день у меня не было лабораторных работ. Я никогда не мог представить себе, что смерть способна прийти так тихо и незаметно. Во мне не было ощущения безысходной печали или горестной утраты, просто случилось то, чему суждено было произойти.