Полежаевские мужички - страница 6

стр.

Митька уж было заикнулся, хотел напомнить про обещание — самое время для откровенных разговоров, — но Алик опередил его:

— Я тебе потом расскажу про брата. Только ты смотри никому ни гугу.

— Чего ты меня предупреждаешь? Девчонка я тебе, что ли? Не проболтаюсь.

— Все равно потом. Вот поверю в тебя — и расскажу. Меня папа учил: первому встречному не доверяться.

— Да ты, Алька, что? В самом деле не веришь? Ну, чего хочешь сделаю для тебя. Хочешь, ножик отдам?

— Да ну, я ведь не побирушка. Я тебе сам подарю ножик, когда папа приедет. Он без подарков не возвращается. В Улумбеке он всю улицу нашу одарил: кому ножик, кому гармошку губную, кому пистолет…

— Игрушечный?

— Ну даешь! Конечно, игрушечный. Настоящий по номеру на его имя записан. Потеряешь — за измену считается. Расстрел могут присудить.

— Ух-х, как у них строго!

— А иначе нельзя. Может, ты струсил среди врагов и, чтобы тебя не опознали, пистолет выбросил. Это же равносильно измене. Факт?

Митька кивнул головой:

— Факт.

Над ними с шумом, обламывая сучья, снялась какая-то птица.

Алик замедлил шаг.

— Да это сова, — успокоил его Митька. — Мышковала ночью и над тропой, видно, уснула. Мы потревожили.

— Ишь ты, а у нас в Улумбеке совы не водятся.

— Ну-у, здесь сколь угодно.

Тропа уже измельчилась на несчетное число рукавов, и ее стало совсем незаметно среди черничника.

Алик время от времени делал заломы на деревьях, вырезал на замшелых елях залысины и все оглядывался, видны ли его отметины.

Захаровские вырубки начинались за Естехиным логом. Лог давно не косился, и его затянуло багульником, дудками и камышом, вымахавшими в рост человека. Митька сразу определил, что трава тут немятая: значит, в вырубках пока никто не бывал.

— Ну, наша взяла, — сказал он и удовлетворенно потер ладони одна о другую. — Готовь, Алька, корзину. Не может быть, чтобы без груздей воротились.

Пока перебирались через лог, изрядно вымокли в росе, и Алик заежился от озноба:

— У костра бы посушиться. — В нем не было прежней уверенности, он нахохлился, как воробей.

— Да ты что? Это же роса! Для здоровья полезно. Мне бабушка рассказывала, раньше больных специально в росе купали.

Солнце уже выходило с левого боку, высвечивая вершины деревьев. В его лучах искрились мокрые листья. Для Митьки хорошо знаком этот рассветный час. Пройдется поверху ветерок, обдунет лес, и листья, обсохнув, расправятся, зашелестят.

— Пошли. На ходу согреешься.

Они двинулись вдоль угора, натыкаясь на мокрую паутину, обмахивая ее с лица и выбирая проходы пошире, чтобы не угодить под росяной душ с кустов. Митька издали углядел под лапами ельника сахарную белизну гриба:

— Вот он, родименький!

Груздь обвесился бахромой, был плотный, как дерево. На зеленеющих пластинках его обильно выступило клейкое молоко.

— Самое время ему, — сказал Митька и великодушно передал гриб Алику: — Первый — тебе. А ну поползай-ка тут на коленях.

Он не дождался Алика, сам приник к земле и стал шарить руками по подстилке из жухлых листьев. И мост из груздей потянулся от одной кочки к другой.

— Ты собирай здесь, а я дальше пойду, — продолжал великодушничать Митька, загораясь радостью от ожидаемой и почти уже привалившей в руки удачи: «Есть, есть грузди!»

Алька, не веря глазам, суетливо срезал грибы ножиком и, торопясь, не успевал их складывать в корзину, сбрасывал в кучки, словно кто-то мог опередить его, обобрать те, что оставались пока на корню.

— Да не торопись ты, все твои будут.

Митька не успел выйти из поля Алькиной видимости, как опять напал на грибной мост.

— Ну, не кончились у тебя? — крикнул он Алику и огляделся, велика ли семейка груздей попалась ему на этот раз. Белые шляпки там и тут топорщились под листвой. — Давай сюда! У меня много.

Алик прибежал сломя голову:

— Где?..

Они обломали грибы и по урезу Естехина лога направились в вершину.

Насколько хватало глаз, впереди тянулся черничник. Для груздей лучшего места и придумать нельзя.

Но грибы, как назло, больше не попадались, будто под землю спрятались. Митька уж и в чащобу ельника залезал, и на другой берег Естехина лога бегал — только зря вымок. Да что за черт такой!