Полгода из жизни капитана Карсавина - страница 5
Но больше всех полюбился ей производственный инструктор дядя Коля Нефедов. Не залетный молодец-халтурщик, а потомственный рабочий, терпеливо учил он парней и девчат своему мастерству — как правильно держать кусачки, как обжигать, как вязать проволоку для железобетонной «рубашки» будущих тоннелей метро. Поначалу у Аннушки нескладно все получалось: то кусачки из рук вылетят, то в чертежах запутается. И дядя Коля, всякий раз начиная все сначала, заново показывая, как правильно с инструментом обращаться или как те мудреные чертежи читать, приговаривал:
— Не спеши, Аннушка, не спеши. Тише едешь — дальше будешь…
«Как же не спешить? — думала Анна Егорова. — Товарищ Сталин наказал строительство метрополитена завершить к всенародному празднику Седьмое ноября. Для того чтобы уложиться в эти сроки, метростроевцам надо ежедневно вынимать девять тысяч кубометров грунта и укладывать четыре тысячи кубометров бетона! Как же ей не спешить?..»
Старый мастер Нефедов жил в бараке. Комнатуха у дяди Коли была маленькая, семья — едва ли не целый табор, но «фабзайчата» посещали его постоянно. Придут гурьбой, потолкутся-потолкутся у порога, потом гуськом — один за другим — потянулись к столу.
— А ну-ка, смелей! Проходите, проходите… — приглашает дядя Коля, и вот уже за чаем девчата и парни рассказывают о последних новостях на стройке метро, о том, кто что видел, и вообще.
Анна Егорова больше молчит, слушает своих новых друзей. Про себя она считает, что ей страшно повезло — все вокруг такие родные и славные люди!.. Она уже перебралась из квартиры брата в метростроевское общежитие — так ближе к училищу, да и веселей с девчатами. В комнате у них стоят три ряда кроватей, у каждой — тумбочка, а посреди комнаты — стол. На нем девчата и платья гладят перед танцами, и чертежи разбирают, здесь и пируют, когда кто-то разбогатеет случаем — посылку ли из деревни пришлют, получку ли свободную от долгов получат.
Парни в общежитие, конечно, приходят, но все свои — метростроевские. С незнакомыми парнями одна Машка рязанская гуляет. Она и в «Метрополь» ходила, и в «Гранд-Отель». О своих встречах любит рассказывать со всяческими подробностями. Как начнет, как начнет: «Знаете, девки, в зале-то все блестит, все сверкает! Пахнет — пальчики оближешь, не то что в метровской столовке. А как свет потушат, как Цфасман или Циперович вдарят со своим джазом — ноги сами пляшут…» Ноги у Машки длинные, красивые, натянет на них фильдеперсовые чулки, туфли на высоких каблуках наденет — загляденье!
— Дядя Коля, скажи, а ты кофе с ликером «какао-шуа» пил когда-нибудь?..
Дядя Коля замялся, забормотал что-то неопределенное, тогда Анна не выдержала и рассмеялась:
— Мы пили! — И, раскрасневшаяся, подтолкнула свою новую подружку Антонину Островскую: — Тося, расскажи.
Тосю просить долго не надо, минута — и все вместе с дядей Колей слушают очередную историю.
— Значит, так. Получили мы с Анкой по ордеру на ботинки. Это вы знаете. Денег выкупить их не хватило — тоже знаете?
— Знаем, знаем!.. — кричат за столом. — Давай короче.
Тося Островская рассказывать любит, просит не перебивать ее и невозмутимо продолжает:
— Ну, значит, решили мы с Анкой продать свой чай и отправились на Бутырку. Стоим, ждем. Никто к нам не подходит. Начинаем мерзнуть, и тогда я затягиваю: «Ка-аму ча-а-аю? Ка-аму ча-а-аю?..» Гляжу, помогло. В нашу сторону направился какой-то лысый, но, еще и не подойдя, принялся выговаривать: «Это разве чай? Мусор, а не чай! Кто таким чаем торгует?..» Тут моя Анка как крикнет: «Понимаешь ты в чае, как свинья в апельсинах!..» Мужик тот сразу-то замер, а потом на весь это рынок как заорет: «Милиционер! Милиционер!..» Еле мы удрали с Бутырки-то. Да так бежали, что одну пачку чая потеряли, ну а другую решили бабушке моей отнести. Зато и напились у нее от души — с вареньем малиновым. Что там, Машка, твоя какава!..
Смеются парни, смеются девчата, а дядя Коля Нефедов отечески выговаривает:
— Не надо с рынком-то дела иметь, не надо. Потерпите уж малость. Скоро, как в метро заработаете, жизнь пойдет легче.
Инструктор Нефедов знал: те двадцать восемь рублей в месяц, которые получали его «фабзайчата», растянуть от получки до получки было ох как трудно…