Политическая и военная жизнь Наполеона - страница 50

Армия, возвратившись с большим трудом от Ронко к Леньяго через ужасные болота и грязи, была атакована с правого фланга 5-го апреля и опрокинута в совершенном беспорядке к Мантуе. Если бы Край, имевший с 3-го по 5-е число пред собою только две дивизии Моро, разбил их до возвращения Шерера, то сей последний был бы отброшен на нижнюю часть р. По и окружен. Во время самого сражения австрийцы отступили от первоначального своего плана, весьма хорошо обдуманного, и повели главную атаку не на левый, а на правый фланг французов. Несмотря на это, победа их имела важные последствия. Шерер не удержался даже за Мантуей; но, усилив гарнизоны этого города, Феррары и Пескьеры, сам отошел за Кьезу.

Отступление дунайской армии заставило отступить и небольшую наблюдательную армию Бернадотта, бросившую несколько бомб в Филипсбург. В это же время Директория приняла отставку Журдана и, соединив его войска с армией Бернадотта, вверила начальство над ними Массене.

Это несчастное начало доказало Директории совершенную несообразность ее плана. Не приготовив средств, она начала войну в полном убеждении, что 120 000 разбросанных французских войск будут в состоянии победить 200 000 австрийцев, гораздо более сосредоточенных. Впрочем, этот неровный бой не был без славы для генералов и войск республики; и я действительно не знаю, чему должно более удивляться, дерзости французского правительства, или непонятной робости гофскригсрата, так мало воспользовавшегося своими первыми успехами.

Страх, произведенный этими неожиданными событиями, был вскоре рассеян кровавою развязкой бесконечного Раштадтского конгресса. Когда Журдан вошел в Швабию, то объявил Раштадт нейтральным городом и снабдил конгресс охранным листом. Это обстоятельство благоприятствовало намерениям Франции, желавшей отвлечь имперских князей от союза с Австрией, и оборот, принятый переговорами, уже обещал директории совершенный успех; как вдруг сражение при Штоккахе и отступление дунайской армии склонили дипломатические весы переговоров на сторону победителей. Тогда Венский кабинет почел себя вправе решить участь южной Германии. Желая знать, как далеко зашли имперские князья в своих переговорах с Директорией, он поручил уполномоченному своему, графу Лербаху, придумать средство перехватить их переписку с республиканскими уполномоченными. Лербах не придумал лучшего способа, как захватить бумаги французских уполномоченных при закрытии конгресса. Ему было дозволено истребовать от эрцгерцога войска для исполнения этого предприятия. Сначала эрцгерцог отказал ему, отговариваясь тем, что войскам его не должно вмешиваться в дипломатические дела; но когда граф Лербах представил ему новые приказания, эрцгерцог был вынужден отдать в распоряжение его отряд секлерских гусар [принадлежали к пограничным войскам Австрийской империи]. Полковнику этого полка была объявлена тайна; офицеру, которому было поручено исполнение, надлежало только захватить письменный ящик канцелярии, вынуть все бумаги и, при случае, ударить несколько раз плашмя саблею Дебри и Боннье, в наказание за надменность, с которой они вели переговоры. Робержо, старинный товарищ австрийского уполномоченного, находившийся с ним в дружеских сношениях, был именно изъят от этого телесного наказания. Французские уполномоченные хотели выехать 28 апреля; но 19 числа вечером им предложили оставить немедленно город, потому что на другой день предполагалось занять его войсками, и они еще в ту же ночь отправились по дороге в Страсбург. Не успели они выехать из Раштадта, как гусары, поджидавшие своей добычи, окружили кареты; забыв данное им приказание, солдаты, большею частью пьяные, начали рубить саблями уполномоченных, только не плашмя и без всякого различия лиц. Боннье и Робержо были убиты, а Жан Дебри, раненый в голову и руку, случайно спасся от смерти, и с рассветом дня явился к прусскому уполномоченному, прося его защиты.

Это неслыханное нарушение священнейших прав произвело во Франции действие электрического удара. Всюду раздались крики мщения, и народный дух воспламенился на миг, как в 1792 м году. Директория, пользуясь этим, ускорила набор конскриптов, и хотя на короткое время, сделала виды и поступки свои более народными.