Политическое цунами - страница 50

.

Операция 2003 г. в Ираке — новый пример агрессивного отстаивания западными странами «жизненно важных экономических интересов в регионе». Недавно опубликованные протоколы встреч британских министров и нефтяников прекращают спор о наличии экономической подоплеки иракской операции. Характерно приводимое в этих протоколах высказывание бывшего директора отдела британского МИД по Ближнему Востоку Эдварда Чаплина в октябре 2002 г.: «Shell и BP не могут позволить себе не получить долю во имя своего будущего… Мы намерены отхватить большой кусок для британских компаний в послесаддамовском Ираке»[131].

С началом «твиттерных» революций на Востоке представители изгнанных из своих стран и нашедших поддержку на Западе радикальных исламистских структур резко активизировались.

Ливийский принц Мохаммед эль-Сенусси — наследник свергнутой Муаммаром Каддафи династии и глава тесно связанного с «Братьями-мусульманами» ордена сенуситов — из пригорода Лондона, где он жил последние 13 лет, призывает сегодня международное сообщество к решительной войне с Каддафи[132].

С началом тунисской «жасминовой» революции из Европы в Тунис вернулся Гануши. А 16 апреля министр иностранных дел Франции Ален Жюппе объявил о начале полноценного диалога с «исламистскими движениями». «Удивите нас, и мы тоже вас удивим»[133], — заявил он на встрече с египетскими и тунисскими представителями партии Гануши «Ан-Нахда».

Эти, а также выше- и нижеприводимые яркие заявления и события последнего времени добавляют новые штрихи к давнему сюжету взаимодействия западных стран с радикальными исламистами.

И вновь зададим вопрос: так что же все-таки происходит на наших глазах в Египте, в Ливии, в Бахрейне, в Сирии и по всему региону?

Ответ на вопрос о том, что именно происходит, заведомо адресует к той или иной интерпретации произошедшего. Но, как только мы начнем этим заниматься, неминуемы, наряду с, казалось бы, столь необходимыми интерпретациями, и порождаемые этими интерпретациями конфликты. Здесь уместно обратить читателя, например, к работе одного из самых значительных философов XX века Поля Рикёра — «Конфликт интерпретаций» («Le conflict des interpretations»).

Как же избежать такого множественного, острого конфликта интерпретаций? При том что уже древние философы понимали: истина в спорах иногда рождается, но иногда и гибнет. Как не погубить истину, а, напротив, постараться ее обрести? И чем отличаются споры, в которых рождается истина, от споров, в которых она гибнет?

Давно установлено, что это различие в характере споров и степени их результативности определяется, прежде всего, используемым понятийным языком. Если каждый из нас начнет использовать свой язык, то мы уподобимся строителям Вавилонской башни. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Кроме того, важна, конечно, профессиональная этика. Причем такая этика, которая не будет ни в коем случае приноситься в жертву ценностным или иным пристрастиям интерпретатора. И, наконец, многое зависит от нашей способности провести четкий водораздел между фактами и интерпретациями: «Вот это, это и это расположено на территории фактов, причем настолько несомненных, что их отрицание может свидетельствовать только о профессиональной недобросовестности. А вот это, это и это находится на территории интерпретаций».

К сожалению, зачастую факты приносятся в жертву интерпретационным схемам. Способность человеческого сознания вообще и сознания профессионального интерпретатора фактов в частности игнорировать факты в случае, если они не укладываются в его интерпретационные матрицы, подробно изучил выдающийся американский философ и лингвист Ноам Хомски. Тут мы адресуем читателя, прежде всего, к его наиболее известной работе «Синтаксические структуры», написанной в 1957 году, а также к работам иным. Как более ранним (например, работе «Логическая структура лингвистической теории», написанной в 1955-м), так и более поздним (например, рецензии 1959 года на книгу Б. Ф. Скиннера «Вербальное поведение»; сокрушительная критика скиннеровского бихевиоризма, содержавшаяся в рецензии, переориентировала американскую психологию с бихевиоризма на когнитивизм).