Политическое воспитание - страница 11
— Это серьезно? — спросил он.
— Это могло бы быть серьезным, — ответил врач. — Но теперь ты в безопасности. Тебе нужно только отдыхать и спать, спать... И ни о чем не думать, — погрозил он пальцем, пытаясь придать себе суровый вид.
А Шарлю и не хотелось ни о чем думать. Он и сам хотел только одного — спать, спать.
4
Позже Шарль стал считать, что этот эпизод явился как бы границей, как говорил Толстой, между детством и отрочеством. Он утверждал, что именно с этого момента начал размышлять, хотя, впрочем, он не смог бы точно сказать, какой смысл вкладывал в это слово. Но оно было для него связано с тем периодом, когда он целыми днями лежал в постели, равнодушный к внешнему миру, к доходившим до него сведениям о жизни коллежа, к книгам, которые он, едва открыв, откладывал в сторону, к своему телу, которое казалось ему чужим, занятый только самим собой, как будто до сих пор у него не было для этого ни времени, ни повода. И вот теперь, пробуждаясь скорее от какой-то полудремы, чем ото сна, он вел нескончаемый разговор с самим собой. И это было нечто большее, чем просто цепочка воспоминаний; это была попытка представить себе людей, предметы, покинутые места, возможный ход событий, попытка определить с помощью слов, фраз, мыслей нового человека, которого он ощущал в себе по мере того, как убеждался в том, что у него есть собственная история, собственная тайна, которая заключается не в том, что он знает нечто такое, чего не знают другие, а в том, что он испытывает чувство, которое другие испытывать не могут — собственное одиночество, объясняющееся не столько отсутствием других, сколько присутствием своего «я».
И чем дольше вел он разговоры с самим собой, тем больше ему казалось, что он был не тем, кем он должен быть, не сделал того, что следовало бы сделать. «Я должен был, я должен был». Он без конца корил себя за то, что до сих пор ничего не видел и ничего не понимал. Наверняка отец делал массу вещей, которые он должен был заметить. У него же не было других забот, кроме как играть, строить хижину, гонять по парку на велосипеде. И все это время он ничего не замечал. «Папа был прав, говоря, что я еще совсем ребенок». (Это было как-то вечером прошлой осенью на ноябрьских каникулах. После ужина они собрались все трое в кабинете отца, чтобы послушать радио. После передачи из Лондона Шарль спросил у отца, знает ли он кого-нибудь из Сопротивления. Правда, он тут же понял, что сказал глупость.
— Шарль, — ответил отец в ярости. — Я запрещаю тебе говорить об этом. Ты еще совсем ребенок. Я запрещаю, ты слышишь, запрещаю говорить об этом с кем бы то ни было.)
Как мог он не понять, что его отец сам был в Сопротивлении? Но нет, он вел себя как идиот и чуть не расплакался от обиды.
Он должен был бы чаще разговаривать с ними, когда бывал дома, задавать им гораздо больше вопросов, просить объяснений. Однажды отец поехал с Эженом и Жаном прятать ружья в лесу. Это было несколько месяцев спустя после начала оккупации. «Трое мужчин», — сказала тогда мать, как будто Жан был уже мужчиной! Шарль очень обиделся, что его не считают взрослым. «Я останусь с малышом», — добавила она, сделав знак, который Шарль прекрасно понял. Самое обидное, что на следующий год все повторилось, на этот раз для того, чтобы спрятать столовое серебро, так как прошел слух, что немцы собираются разместить свой штаб в Ла-Виль-Элу. «Как глупо, — думал он, лежа в постели, — раз я понимал, я должен был показать им, что все понимаю». Он часто слушал известия вместе с родителями, но отец очень редко комментировал их, а Шарль почти не задавал вопросов. «На самом деле, я не очень-то понимаю, почему идет война, — подумал он, — а значит, я не знаю, зачем нужно Сопротивление и почему родители были в Сопротивлении». Эти выводы поразили его самого. «Мне никогда ничего не говорили. Когда я однажды спросил у папы, почему Франция и Англия объявили войну Германии, он вышел из себя. Обозвал меня идиотом. И тогда мама стала объяснять мне, что Гитлер хотел завоевать Европу. Как Наполеон. Но папа сказал ей, что дело не в этом». — «Ну так объясни сам, раз ты все знаешь. В конце концов, это нормально, что малыш задает вопросы». Папа только пожал плечами и снова уткнулся в газету.