Полька – тройка - страница 10
Студент аккуратно сложил газету и спрятал ее в карман.
– О дальнейших делах Павла Крылова только что рассказал комбайнер Сережа Красавин. У меня все. Извините, что я ничего не сказал о Бондарчуке.
Люди оживились, заговорили, перебивая друг друга. Напрасно девушка из райкома хлопала ладонью по столу. Лёва сорвался с места, подбежал к студенту, затормошил его:
– Слушай!… Я же думал, ты пижон. Ты же – человек! Прости, сделай одолжение.
Павел долго бродил по степи. Уже поредели звезды и потухли фары работающих вдалеке машин, когда он вернулся к зеленому вагончику. Вокруг было безлюдно, лишь пустые бочки и перевернутые ведра напоминали о прошедшем собрании. В вагончике на постели Левы Королевича спал остроносый студент.
Павел разбудил его.
– Слушай, Генка, я ведь был тогда в актовом зале. На хорах прятался. А когда стали исключать, не выдержал…
– Ну и дурак! Мы же тебя не исключили.
– Гена!…
– Тише. Людей разбудишь. – Он перевернулся на другой бок и сонно пробормотал: – Да, вот что: я взял у Егора Фомича еще один номер этой газеты и отослал Елене. Может, она тебя и простит. Я бы не простил…
– Генка!…
Но тот уже уткнулся своим острым носом в подушку.
Павел вышел из вагона. Предутренняя мгла еще не рассеялась, но из степи уже доносился стрекот комбайна. Казалось, мотор дает перебои.
Павел прислушался, поспешно вывел велосипед на тропку за солончаком и поехал, сильно нажимая на педали.
Сегодня опять танцы
Она появилась невесть откуда однажды в субботу вечером, когда по толевой крыше стучал дождь, а из степи налетал ветер; он разгуливал под навесом, как хотел: забирался под стеганки, трепал девичьи юбки, сметал шелуху от подсолнухов с цементного пола; казалось, и звуки баяна он уносил прочь отсюда, к близким огням усадьбы.
Летом здесь был временный ссыпной пункт, а теперь зерно уже вывезли; от горячей поры остались только голодные воробьи под стрехой да черная школьная доска, на которой еще виднелись полустертые колонки цифр – счёт машин, отправленных на э Лёватор; поперек этих цифр белела свежая надпись: "Сегодня опять будут танцы. Играет Сашка Губа".
Сашка играл тихо и в то же время задушевно; он привалился спиной к столбу, поддерживающему навес, и, закрыв глаза, склонял в такт музыке голову, приближая ухо к гудящим мехам баяна. Тут же у столба стоял пустой грузовик; его включенная фара освещала площадку и танцоров. Танцевали не все, главным образом девушки друг с дружкой; большинство сидело на пустых ящиках – курили, лузгали семечки и уныло смотрели, как шаркают по цементу пары, расшвыривая ногами шелуху и окурки.
А посреди "зала" куражился Лёва Королевич. На нем был небесно-голубой ватник, заляпанный масляными пятнами, фуражка с морской "капустой" и кожаные штаны навыпуск поверх сапог. Лёва то хлопал по спине танцоров, то отбирал у парня девушку, проходил с ней полкруга и так же бесцеремонно оставлял ее; то принимался корчить из себя артиста джаза – с ужимками фальшиво горланил песню, и тогда Сашка-гармонист морщился и приоткрывал один глаз.
Никто не одергивал Леву. Выходки его, впрочем, были безобидны, они смешили молодежь: все-таки хоть какое-то разнообразие. Но чего это вдруг ему вздумалось приглашать незнакомую, когда кругом свои девчата? Они и ростом повыше, румяные, большеглазые, и любая рада бы потанцевать с Левой – так нет! Именно перед этой рыжей пигалицей он расшаркался сапожищами, снял фуражку, притопнул на испанский манер.
– Извиняюсь, кажется, я уже встречал вас где-то в радиусе ближайших трехсот километров. Окажите честь Леве Королевичу на тур вальса! – А сам подмигнул окружающим.
И все поняли: сейчас Лёва сыграет шутку над новенькой. Ну и поделом ей, пусть не отбивает кавалеров!
– Я тоже извиняюсь, но не хочу быть брошенной посреди танца. И вообще с пьяными не танцую.
– Что?… – Лёва задохнулся. Разинул рот, глотнул по-рыбьи воздух. – Я?… Да я могу литр выпить и не покачнусь. Из чего вы взяли?
– Из того, что от вас несет сивухой в радиусе ближайших трехсот километров. Думаете, приятно дышать этой гадостью?
Девчата захихикали. Саша бросил играть и на всякий случай втиснулся между девушкой и Левой. А тот сразу же полез в бутылку. Он поднял над головой руки, словно призывая всех в свидетели.