Полковник по сходной цене - страница 2

– Видел я, как ты вчера воздерживался, – мрачно усмехнулся Колобок. – Аж бабок на утро не осталось.

– Ты подначил, – возразил Тарас, – алкаш. Я сначала возражал…

– В течение трех секунд, – добавил Колобок. – А потом больше всех выступал, чтобы второй пузырь взять. И того фраера затащил с нами бухать. Вот это уж совсем лишнее было. Как, кстати, его звали…

– Га… это, как его… Га… – напрягся Тарас, – кажись, Гаврик.

– Да ты что? – усмехнулся Колобок. – Таких и имен-то не бывает. Опять что-то по пьянке перепутал.

Тарас отмахнулся от своего собеседника и повернулся лицом к стенке. Солнце поднялось выше и в полную силу жарило крышу поезда, и теперь духота в купе стала совсем невыносимой.

Колобок проворчал что-то неразборчивое, махнул ладонью у своего рта, как будто измятые его слова застряли в раскаленном и густом воздухе и он отгонял их.

– Ладно, – громко сказал он. – Тарас! Эй, слышишь меня?

– Чего? – глухо отозвался Тарас.

– Я кое-что придумал. А то мы подохнем, пока до Сочи доедем. Какая ближайшая остановка?

– Краснодар – следующая остановка, – ответил Тарас и повернулся к Колобку.

– Сколько мы там стоим?

– Сорок минут, – сказал Тарас, – если не больше. А в чем дело?

– Узнаешь, – осклабился Колобок, – покажу я тебе, как в нашем районе мужики деньгу зашибают, если очень надо… В минуты тяжкого похмелья. Веришь – за десять минут можно на пузырек набрать…

«Вот и все, – подумал он, дотронувшись до своей коротко стриженной головы, формой до странности напоминающей старинный рыцарский шлем. – Вот и все. Как, однако, странно принимать смерть на третьем десятке. Сколько еще можно было сделать и… Например, похмелиться. А то так и правда можно окочуриться. В каком это, интересно, я ящике лежу?..»

– Гроб! – ударила страшная мысль и исчезла, как только он открыл глаза.

«А-а, это я на верхней полке… в купе поезда. Ф-фу, как же жарко здесь и как отвратительно пахнет… Перегаром… Господи, как же мне плохо».

Он снова закрыл глаза и какое-то время еще лежал неподвижно, ничего не видя, кроме радужных масляных пятен, лениво колыхавшихся между зрачками и внутренними сторонами век его глаз.

А потом его мысли приняли несколько странное направление.

«Вот почему так, господи, – думал он, – сначала хорошо-хорошо, а потом плохо-плохо? Да и хорошо мне не было. То есть было, наверное, только я совсем не помню… как было хорошо. Мамочки, как голова гудит… Хотелось бы знать, господи, ты когда-нибудь испытывал такую муку? Знаешь, одно дело – принимать муку, когда на тебя столько человек смотрят, и совсем другое, когда лежишь вот так, не можешь даже рукой пошевелить и прекрасно понимаешь, что сейчас вот… отдашь душу… и никто никогда об адских твоих мучениях не узнает…»

– Тебе, Игорь Анатольевич, уже, по-моему, лечиться надо, – прогремел в его голове суровый голос.

Он приподнял голову, в ужасе озираясь.

– Проснулся? – осведомилась Тамара. – Я говорю – тебе уже давно лечиться пора, Игорь Анатольевич. От алкоголизма.

– Ай… Ай-ай… а, это ты… – хрипло выговорил Гарик. – Д-доброе утро, Тамара Михайловна.

– Конечно, я, – подтвердила Тамара. – А ты думал, кто?

– Да так… Все-таки хорошо, что это ты. А то мне показалось, что я с ума схожу.

– Это я скоро с ума сойду с тобой, – вздохнула Тамара. – Ты хоть помнишь, кто мы с тобой такие и зачем мы в Сочи едем?

– Отдыхать, – опять закрывая глаза, проговорил Гарик. – Как супруги: я – муж, а ты – моя жена…

– Что?! – вскричала Тамара, но потом что-то вспомнила и улыбнулась. – А, это ты по легенде… А я уж подумала… Нет, с тобой точно с ума можно сойти. Боже мой, что ты вчера такое вытворял!

– А что я такого вытворял? – лениво поинтересовался Гарик.

– Ты пошел в вагон-ресторан принести нам ужин и пропал, – начала рассказывать Тамара, – я забеспокоилась, конечно. Направилась туда же – в ресторан – мало ли, может быть, с тобой что-то случилось – и обнаружила тебя в компании с двумя какими-то типами совершенно уголовного вида.

– Ага, – тяжело качнул Гарик головой. – Это я помню. Один такой… невысокий крепыш. Лицо у него… мясистое, и голова абсолютно без волос. Его товарищ еще называл так странно. Бобик… Шарик… А – Колобок!