Полночь XXI века - страница 39

— Спортсмены? — быстро подсчитав, сообразил Саша.

— Да.

— Тогда действуй. А все переговоры с нашими туристами и выход из южного бизнеса я тогда возьму на себя. Не забивай голову.

— Лады. Тогда я работать.

— Девочки расстроятся, — хмыкнул Саша. — Они уже наверняка очередь составили, кто и в какой последовательности тебе постель стелить будет.

— Хрен с ними. Не до них.

— Это точно.

Вернувшись к себе в кабинет, Леонид сначала сел и достал из ящика фотографию. Их последняя общая, на которой они снимались вчетвером. Тимофей мужественно стоял и позировал, а Нина быстро устала и даже на руках капризничала, раз за разом отворачивалась. Лишь в самом начале и один раз потом фотографу удалось поймать её так, чтобы девочка смотрело прямо в объектив. Леонид поставил рамку на стол перед собой, всмотрелся в лицо жены. Интересно, как она отнеслась бы к тому, что он собирается сделать? Поняла? Безусловно. Согласилась бы? Возможно. Простила… тут Леонид и сам не знал. Но и другого выбора не видел. Потому убрал фотографию обратно в ящик стола, а на её место положил ручку и несколько листов белой бумаги. Думать он по возможности предпочитал именно так, а при подготовке речей на выступлениях и переговорах ничего другого, кроме написанного от руки, не признавал вообще.

Сейчас же его речь должна была поразить слушателей с первого раза, и возможности исправиться у него не будет. Вариант за вариантом, предложение за предложением. Когда приемлемый черновик был готов, на краю стола выросла небольшая стопка забракованных вариантов выступления и планов. Леонид разогнулся, потёр затёкшую шею и поясницу. Бросил взгляд на часы: два ночи. Неудивительно, что всё застыло и ноет. И хотя разум казался бодрым, горел желанием продолжить, Леонид хорошо понимал — это иллюзия. На самом деле он устал, а если не ляжет и не поспит хотя бы часов пять, то не сможет эффективно работать завтра. Положил итог своей работы в сейф, остальное сунул в уничтожитель. Тот заурчал и зашуршал, легонько потянуло дымом: агрегат обращал бумагу в мелкую лапшу, потом сжигал.

За окнами чернела ночь — хоть и летняя, но сейчас ещё не светло-серая, предрассветная, а пока серо-чёрная. Коридоры особняка встретили глухой тишиной, пустотой и сонной темнотой. Ковры под ногами глушили шаги, люстры были погашены кроме нескольких тусклых светильников дежурного освещения и парочки ламп над лестницей. Но возникшее было на мгновение ощущение нереальности происходящего тут же пропало. Сквозь приоткрытую форточку доносились птичьи голоса, негромко шелестели листьями деревья. Вдруг вспомнилось студенческое общежитие, куда они с Сашей вот также пробирались под утро после прогулок с девушками. И вредная тётка-вахтёрша, караулившая возле комнат припозднившихся студентов.

Когда до спальни остался всего один поворот коридора, Леонид услышал шорох, негромкий стук и лязг — словно кто-то опёрся на захлопнутую дверь. Точь-в-точь как в воспоминаниях про общежитие. Но не могли же они материализоваться? И всё равно по спине пробежал холодок. Леонид чуть замедлил шаг, внутренне готовый отпрянуть назад, повернул… И замер. В коридоре, опёршись на косяк, сидела молоденькая девушка в униформе горничной, на грудь спадали волосы, собранные в два светло-льняных хвостика. Завидев хозяина, девушка вскочила. Робко улыбнулась и тут же поникла, задрожала. Леонид машинально отметил: неплохая фигура, округлое лицо и курносый нос. Вот только глаза красные и зарёванные, всё портят.

Девушка принялась мять руками передник, затараторила:

— Ой, барин, простите меня. Я сейчас, я уйду…

— Тихо. Зашла ко мне.

Девушка опять задрожала, но перечить не осмелилась.

Первая комната служила гостиной. Закрыв за собой дверь и включив в люстре одну лампочку, Леонид сел в кресло, показал на второе по другую сторону столика.

— Садись. И рассказывай. Как ты тут оказалась в такое время.

Девушка села как деревянная. А дальше её прорвало. Она заревела и опять затараторила:

— Простите меня, барин. Дура я, дура. У нас все девчонки перессорились, кто к вам за кем идти должен. А я молчала. Простите меня барин, простите, я… не хотела я. А они меня… Они дразнить стали. И… я, в общем, ну взяла и скажи. Я потому не иду, что если пойду, то остальным ничего больше не достанется. Простите меня, дуру…