Полночь - страница 23

Пронзительный гортанный голос отражался от стен кухни, эхо вторило похоронным речам хозяйки дома. В ее мозгу, подчиненном ежедневным потребностям, создалась какая-то связь между трагической гибелью мужа и детей и самыми обыкновенными делами. Эта странная женщина говорила о смерти вроде бы как о союзнике, отомстившем за кухонный пол. Не будучи злой по натуре, с годами Роза становилась все более суровой и даже жестокой — слишком часто и больно била ее жизнь, но, с другой стороны, она гордилась перенесенными страданиями.

— Пойдем, — сказала она, ставя швабру к стене, — я покажу тебе твою комнату.

Роза завернула кран, с грохотом бросила деревянные башмаки под стол и вместе с племянницей пошла по узкому коридору, в маленькое, забранное решеткой окно которого проникал угасающий свет дня. Остановившись перед какой-то дверью, открыла ее маленьким ключом и впустила девочку в комнату с огромной медной кроватью, занимавшей почти все помещение. Над красной периной на стене, над круглым столиком с одной ножкой висело распятие, отражавшееся в загаженном мухами зеркале. Комод красного дерева без мраморной крышки занимал все пространство между кроватью и стеной, едва позволяя подобраться к окну. Ни одного стула: здесь спят, а не сидят. Зато хромая этажерка, остаток исчезнувшей гостиной, сверкала палисандровыми полками, на одной из которых стоял подсвечник, на другой — гребень и головная щетка.

— Кровать совсем неплохая, — сказала подбоченясь старуха. — Поверь моему слову. Двенадцать лет я на ней сплю. Что? Ты, наверно, вообразила, что здесь будешь спать ты? — И Роза засмеялась, показывая желтые зубы. — Спать в моей кровати, на которую положили тело Шарля, когда его принесли с лесопилки! Еще чего! Пошли! Это моя спальня!

Снова заперев дверь, они вернулись в коридор. Тени вокруг них сгущались, и, когда Роза впустила племянницу в другую комнату, Элизабет поначалу ничего не могла разглядеть. Но вскоре за нагромождением стульев увидела маленький белый платяной шкаф, куда ее мать складывала белье и прочие вещи. Тут же среди ящиков стоял комод, от которого в комнате Бланш осталось только светлое пятно на обоях. Повернувшись, Элизабет споткнулась о детскую коляску и чуть не упала на бесформенные пакеты, в беспорядке валявшиеся на полу. Видно, комната служила кладовой.

— Вот тут и выбери закуток поуютней, — сказала Роза. — Сейчас я найду для тебя одеяло. Может, оно немного кусачее, но на твоем месте, моя милая, я бы спала, не раздеваясь, меньше будет возни с одеждой.

Элизабет ничего на это не сказала. Старуха и девочка присели на край медной кровати и некоторое время сидели молча. Только Роза время от времени испускала шумный вздох и качала головой. Поставленная на этажерку свеча освещала эту немую сцену, которая продолжалась до тех пор, пока за окном не стали вспыхивать первые звезды. Элизабет внимательно смотрела на кусочек неба, который могла видеть, глядя через плечо. Она так и сидела в шапочке и пальто, засунув руки в карманы, дрожащий свет свечи освещал ее в профиль, золотил большие черные зрачки и окаймлявшие лицо локоны. Хоть рядом с Розой она чувствовала себя несчастной, тем не менее предпочитала общество этой странной женщины пугавшему ее одиночеству, так как Роза, несмотря на свой ужасный язык, связывала Элизабет с внешним миром. В какой-то момент девочке захотелось спросить тетку, как называется вон та яркая звезда над крышами, и она протянула было руку к старухе, которая терла себе колени, бормоча что-то под нос, но так и не решилась. При всей детской наивности Элизабет смутно понимала, что в поведении тетки много необычного. Эта грубость, эти громкие речи, прерываемые долгим молчанием, какая-то вялость во взгляде и постоянные воспоминания о своих умерших близких к месту и не к месту — все это девочка наблюдала молча и сравнивала Розу с теми людьми, с которыми общалась до сих пор.

Про обед не было и речи, и очень скоро Роза объявила, что пора спать. Поискала одеяло для Элизабет в комоде, не нашла и в конце концов сняла одно из одеял со своей кровати — поступок сам по себе похвальный, но он сопровождался таким ворчаньем, что этот акт милосердия потерял все свое величие. Потом Роза взяла свечу и вернулась в кладовую, куда неотступно последовала и Элизабет: она боялась темноты и ходила за теткой по пятам.