Полное собрание стихотворений - страница 10
то, что говоришь, а говори, как хочешь! Мне раз пришлось слышать нечто вроде проповеди одного раскольничьего пророка. Черт знает, что он молол… Зато глаза горят, голос глухой и твердый, кулаки сжаты – и весь он как железный! Слушатели не понимают – а благоговеют! И идут за ним. А я начну говорить – точно виноватый, все прощения прошу».[14]
В то время, когда писал Надсон, воззвания к «вождю и пророку», который должен прийти и увлечь людей за собой, находили идейную опору в народнической теории «героев и толпы», сформулированной с особенной резкостью Н. К. Михайловским в статье «Героя и толпа» (1882). В этой статье он писал о том, что при современном общественном строе люди подавлены однородностью и, скудостью впечатлений. В этих условиях сознание и воля тускнеют, люди впадают в состояние почти гипнотической пассивности, и тут человек инициативы, бурного порыва или сильной воли может увлечь за собой людей на любое дело, доброе или злое, на подвиг или преступление. Как известно, эта теория легла в основу практических действий народников и привела их к многим политическим ошибкам. У некоторой части демократической интеллигенции взгляды и настроения, родственные идеям Михайловского, породили то страстное ожидание «вождя» я- «пророка» и то чувство пассивной жертвенности, которое мы видим в поэзии Надсона.
Однако в этом комплексе идей и чувств, которые с глубокой искренностью выражал в своей поэзии Надсон, была и другая сторона. Остро чувствуя свое бессилие и ожидая помощи со стороны, от других людей, более сильных и глубоко верующих в свое дело, Надсон завидовал мужественным борцам против «царства Ваала», людям революционного темперамента, преклонялся перед ними и сам хотел бы стать таким же, как они.
В одном из стихотворений 1885 года («По смутным признакам, доступным для немногих...») у Надсона возникает образ девушки подвижнического, революционного типа, с вдумчивым взглядом. Она резко выделяется из обывательской толпы. «Иная скорбь тебя над нею возвышала, Иная даль звала, иная жгла вражда…». Поэт горько сожалеет о ней, он знает, что ее ожидает тяжелая участь, а в последнем итоге, быть может, самое страшное – «поруганная жизнь и жалкое ничто». Но, обращаясь к ней, он восклицает:
Это уже нечто вроде надсоновского гимна «безумству храбрых», а девушка, воспетая здесь, похожа на героиню тургеневского «Порога» или на одну из тех русских женщин, которые вдохновили Тургенева на создание его знаменитого стихотворения в прозе.
В другом стихотворении того же года Надсон создает образ человека, который с детских лет почувствовал, что родился на свет «могучим орлом» и не может бесполезно и слепо влачить свою жизнь день за днем.
(«Не хотел он идти, затерявшись в толпе…»)
В сущности, здесь та же тема, что и в предшествующем стихотворении, то же настроение и родственный образ: это человек борьбы и сурового мужества, один из тех людей, которые влекут к себе поэта, вызывая его восхищение и зависть.
(«Как каторжник влачит оковы за собой…»)
Эти слова многое объясняют в поэтическом мировоззрении Надсона и в психологическом облике его героя. «Стонущий инвалид», он склоняется к всеобщей любви и примирению («Я божеством избрал любовь и всепрощенье…»), он хочет разнять борющихся людей, «говоря им о правде и боге» («По следам Диогена»), он колеблется и рефлектирует, погружается порой в стихию пассивного созерцания, мечтает о будничном труде и малых делах едва ли не в духе пресловутой «Недели», в которой, кстати сказать, Надсон сотрудничал в 1884 году: