Полнолуние - страница 15

стр.

Время, время… Как будто не десять лет назад, а вчера по поручению райкома комсомола он выступал с трибуны при свете керосиновой лампы, в холодном, нетопленном зале. Колхозники сидели в верхней одежде, кое-кто снял шапки, и то, наверное, лишь для того, чтобы лучше слышать оратора, который рассказывал о необычной стройке в каких-нибудь ста километрах от хутора. Бородин первый раз выступал перед земляками, горячился, спешил и доклад, который готовил несколько дней, выпалил за двадцать минут. Еще входили и рассаживались на скамейках люди, а он уже закончил. Раздались неодобрительные голоса:

— Интересно, Василий, да мало.

— ГЭС, значит… Скоро в хуторе заведем холодильники, телевизоры. Чудно!

После лекции никто не ушел, и Василия еще два часа держали на трибуне, засыпая вопросами.

Колхозные собрания всегда представлялись ему шумными, сдобренными юмором и острыми словечками, но справедливыми, отзывчивыми на человеческое горе, непримиримыми ко лжи и подлости, и теперь, вспоминая свое выступление десятилетней давности, он не поеживался от неловкости: к хутору подводили высоковольтную линию, многие уже обзавелись холодильниками, стиральными машинами, жить стали куда богаче прежнего…

У Рубцова лицо непроницаемое. Лишь одну мысль можно прочитать на нем: «Говорите, что хотите, но меня с толку не собьете!» На Сашу Цымбала, который пытался задавать тон беседе, он поглядывал с неудовольствием и уже не раз вскакивал с места.

— Прошу не устраивать базар!.. Продолжайте, товарищ Цымбал!

— Может, еще хочет кто-нибудь высказаться? — спросил Саша.

— Позвольте мне!

Сквозь толпу пробралась голубоглазая девушка. Она волновалась, как на экзаменах, лицо покрылось густыми красными пятнами, и Бородин догадался, что Елена, как и он десять лет назад, выступает перед своими земляками впервые. «До чего же похожа на Лиду!» — снова подумал он.

Как это часто бывает на таких стихийных «митингах», выступающие вдруг начали говорить не о том, о чем нужно было, а каждый о своем, у кого что наболело.

— Правильно тут вспомнили про спекулянтов. Я хочу добавить. — Елена обвела взглядом толпу, словно кого-то разыскивая. — Вот Варвара Чоп, свинарка. Почему у нее вышло по шесть поросят на свиноматку?

Варвара от неожиданности ахнула.

— Сейчас, товарищ Сайкина, речь не о поросятах, — вежливо заметил Саша. Но Елена даже бровью не повела.

— После опороса бедная свинья опомниться не успеет, как уже не досчитает двух-трех поросят… Это разве не так?

Опешившая Варвара наконец пришла в себя.

— Ты языком не мели! Ступай сама на ферму, посмотрю я, сколько у тебя к отъему останется поросят!

— Без сомнения, у нас имеются случаи хищения общественной собственности, — подал голос Саша. — Но нужны конкретные доказательства, коль вы обвиняете свинарку, товарищ Сайкина!

Этим нездешним «коль» Саша хотел придать вескость своим словам.

— Вот ты конкретно и проверь, что она носит с фермы в подоле, — заметил бойкий голос из сеней. — Каждый день провожаешь домой!

Хохот словно ледяной водой окатил Сашу. Не помог и медный колокольчик величиной с хорошую грушу, уцелевший в хуторе с времен дореволюционной приходской школы. Злясь и досадуя, Саша ждал, когда водворится тишина. Рубцов снова вскочил с места:

— Порядка, порядка нет, товарищи! — Но колокольчик в его руке беззвучно трясся, как будто вместе со всеми давился от смеха.

А Елена, воодушевленная поддержкой, смело продолжала:

— Кукурузу мы уберем, пусть с запозданием, не велика беда. Но вот как нам освободиться от мешочников, всех этих околоколхозных людишек?

Саша сидел красный, недовольный собой, исподлобья поглядывал на Варвару. Она вызывающе выпрямилась, с головы ее на плечи сполз платок, волосы распались, насунулись на уши, и с губ не сходила бегающая, глуповатая улыбка.

Бородину странно было слышать, что хищение поросят на ферме и всякие «побочные промыслы» не вызывают особого негодования. Свыклись, притерпелись? Но вспомнил, что степняки народ отчаянный, вон та же Варвара не посчитает за грех осенней ночью оседлать мотоцикл и мотнуть по грейдеру на колхозный огород, приволочь домой чувал помидоров для засолки, которые у нее почему-то не уродились.