«Полоцкий» цикл - страница 8

Тарвастский «казус» и набег литовских войск на окрестности Юрьева-Дерпта, то есть в пределы государевой «отчины», наглядно показали: несмотря на все слова о готовности пойти на примирение, верить Сигизмунду нельзя. В Москве пришли к выводу, что он всего лишь тянет время, желая вступить в неизбежную после всего этого войну на более выгодных для себя позициях. Особенно очевидно это стало после того, как вслед за долгими переговорами в ноябре 1561 года Кеттлер подписал с королевскими дипломатами так называемые Pacta Subjectionis, предполагавшие переход Ливонии под протекторат Сигизмунда как польского короля и великого князя литовского. Рига сумела уклониться от перехода под протекторат, однако де-факто Сигизмунду удалось переиграть рижских бюргеров, установив свой контроль над выходом из Западной Двины и тем самым над рижской торговлей. Поставив свой гарнизон в Динамюнде, король держал Ригу за горло и был способен в любой момент закрыть вход и выход в устье Двины.

Казалось бы, Сигизмунд и Альбрехт Прусский могли торжествовать: вот она, победа — «инкорпорация» пусть и не полностью, но практически состоялась. Однако в этой большой бочке меда была и ложка дегтя, причем весьма и весьма немалая. Кеттлеру удалось выговорить себе ощутимые привилегии и существенную внутреннюю автономию. Сигизмунд же, формально став «господарем» над Ливонией, получил то, от чего Кеттлер хотел избавиться, — необходимость защищать свои новые владения от русских. Впрочем, еще раз подчеркнем, что Иван Грозный в это время вовсе не был намерен и дальше расширять свои владения в Ливонии силой оружия, удовольствовавшись Дерптом и Нарвой.

Теперь уже не приходилось рассчитывать на то, что получится избежать крупномасштабных боевых действий после истечения срока перемирия. Это в равной степени понимали и в Вильно, и в Москве. В начале 1562 года в Москву от Сигизмунда приехал посланец с королевской грамотой и «обидными списками». В грамоте сказано было, что в произошедшем кровопролитии виновен Иван и что если он хочет его прекратить, то пускай до истечения срока перемирия выведет свои войска из Ливонии. Также король предлагал московскому государю не торопиться с разрывом отношений и продлить перемирие до июля или даже августа 1562 года — пока не будет достигнута договоренность о встрече «великих послов». А после августа, глядишь, сентябрь, а за ним октябрь, а там распутица, холода — о какой войне вести речь?

Дьяк Иван Висковатый, который вел переговоры от царского имени, в ответ заявил, что ему, как человеку молодому, таких слов до государя и донести «не уметь». И вообще, «ныне меж государей учинилось дело великое», ибо «король вступился в государеву землю данную, в Ливонскую землю, да и иные многие неправды король перед государем показал». Кстати говоря, королевскому посланцу были продемонстрированы грамоты Сигизмунда крымскому хану Девлет-Гирею и ханские грамоты королю, перехваченные воеводой Д. Адашевым, в которых речь шла о совместных действиях крымских татар и литвинов против русских. В общем, по всему выходило, что время переговоров вышло — настало время политики иными средствами.

25 марта 1562 года грозовая туча, давно уже собиравшаяся на русско-литовском порубежье, наконец разразилась громом и молниями. Иван Грозный, «додержав перемирие по перемирным грамотам до Благовещевениева дня, и за королево неисправленье послал в Литовскую землю рать свою». «Лехкая» рать, основу которой составили служилые татары, мордва да смоленские дети боярские, перед Пасхой («на святой неделе», Пасха в 1562 году пришлась на 29 марта по старому стилю) «безвестно» (удивительно: о том, что война неизбежна, было ясно задолго до истечения срока перемирия, но по ту сторону границы никаких военных приготовлений сделано не было) пришла на Оршу, Дубровну и Мстиславль, пожгла посады и слободы и взяла большой полон, с которым благополучно вернулась домой. Тогда же другая рать во главе с путивльским наместником князем Г. Мещерским «повоевала» окрестности Могилева, Чичерска (Чечерска) и Пропойска (Славгорода).