Полоса точного приземления - страница 17

Особенно много энергии замминистра, естественно, прикладывал к тому, чтобы как можно раньше отправить самолет в очередной полет. Непочтительные механики называли этот вид руководящей деятельности «выпихнизмом».

- В чем дело? Почему не вылетаете? - напористо спросил в одно прекрасное утро Горбовский.

- Погоды нет, Алексей Алексеич, - ответил начбазы.

- То есть как это нет? Видимость километра три, облачность с разрывами, чего еще вам надо?! - За время пребывания на аэродроме замминистра научился неплохо определять на глаз погоду, а уж метеорологической терминологией овладел просто безукоризненно,-даже такими словами, как какие-нибудь там «нимбусы» или «страто-кумулюсы», оперировал без запинки.

- Это тут, у нас. А в зоне еще дымка не разошлась. Густая. Литвинов только что туда на По-2 летал, смотрел, говорит: ничего не видно.

- Литвинов? Где он?

- Сейчас позову. - Ведущий инженер взялся за трубку телефона. - Летную комнату, пожалуйста… Наденька, дайте мне Литвинова на провод… Марат? Давай сюда, к нам. Алексей Алексеич тебя требует… Вот именно.

- Что это вы сказали: «вот именно», - насторожился Горбовский.

- Он спросил: «Что, подать сюда Ляпкина-Тяпкина?» Я подтвердил.

Конечно, со стороны ведущего такое раскрытие тайны телефонных переговоров было очевидным тактическим промахом, определившим тональность всего последующего собеседования - по принципу: «поп - свое, а черт - свое».

Поначалу Литвинов отвечал Горбовскому довольно флегматично:

- Так это здесь, Алексей Алексеич, видно, а в зоне - сплошной туман… Да и вообще сверху видимость не такая, как с земли… Бессмысленно сейчас лететь… Когда? А вот когда распогодится… Нет, не после дождичка в четверг. Гораздо раньше…

Когда же разговор, что называется, зациклился, те же вопросы и те же ответы пошли по второму, а затем и по третьему разу, Литвинов, состроив при этом особо невинное лицо, как бы между прочим заметил:

- Зачем вы меня уговариваете, Алексей Алексеич? Кому из нас виднее? Ведь моя квалификация выше вашей.

Последняя фраза привела Горбовского в смешанное состояние изумления и возмущения - таких сентенций ему от лиц, расположенных на так называемой иерархической лестнице ниже него, слышать до сего момента не приходилось.

- То есть как это - выше?! Как это понимать?..

- Так прямо и понимать… И, между прочим, проверить это несложно. Давайте поменяемся должностями. Что из этого получится? Вы на первом же взлете убьетесь. А я, наверное, недели две в вашем кабинете просижу, пока там разберутся, что в заместители министра не гожусь.

Последовала непродолжительная пауза, после чего Горбовский расхохотался. Он долго смеялся, сверкай золотыми зубами и вытирая выступившие от смеха слезы. Наконец, едва отдышавшись, радостно произнес;

- Гораздо дольше! Гораздо дольше просидишь… Полетели час спустя. Но собеседование, вошедшее в золотой фонд аэродромного фольклора под шифром «Марат меняется с Горбовским должностями», запомнилось. Умение Литвинова высказаться с перцем было его коллегам известно. Но Горбовский после этого случая в глазах аэродромной публики явно прибавил:

- Молодец он все-таки. С юмором мужик. Даже когда на него оборачивается… И гонором, видать, не заражен. Хотя оно, с другой стороны, и понятно: человек всю цепочку прошел - от цехового технолога. Да и цену себе знает - понимает, что от шутки его не убудет…

Отношения между Горбовским и Литвиновым на все последующие годы установились самые доброжелательные. Так что замечание Федько «по замминистрам ты специалист» определенную почву под собой имело.

Приехав в конструкторское бюро Вавилова, Литвинов обнаружил, что лихорадочная подготовка к приему высокого гостя близка к завершению. Наводился так называемый последний глянец. Уже зеркально сверкали натертые полы, со столов сотрудников были убраны (надо полагать, в ящики тех же столов) загромождавшие их папки, бумаги, пластилиновые модельки деталей и прочие предметы, в совокупности своей создававшие атмосферу того, что, в зависимости от обстоятельств, называется либо просто беспорядком, либо беспорядком рабочим, каковой свидетельствует не о неряшливости, а, напротив, об увлеченности людей делом, которое они делают.