Полоса точного приземления - страница 6

Незаметно прошел, нет, пролетел год. Необходимость постоянно учиться, ежедневно усваивать и осваивать что-то новое стала если не легче, то привычнее. Но тут на плечи Марата навалилась новая ноша.

- Учиться тебе надо, Марат, - сказал ему однажды старожил летно-испытательной базы ведущий инженер Калугин. - Парень ты толковый. Соображаешь. И технику понимаешь. На тебя уже материал к второму классу готовят. А там, глядишь, три-четыре серьезные машины проведешь, пойдет и о первом разговор. Но первоклассный испытатель без инженерного образования сегодня еще тянет и завтра, возможно, потянет, ну а послезавтра…

В памяти Литвинова всплыл полковой замполит («Надо подумать об академии»). В конце концов, выходило, он оказался прав.

Работать в полную силу, на все более ответственных заданиях испытателем и одновременно учиться на вечернем отделении авиационного института - несколько лет спустя он сам с трудом понимал, как удалось это вытянуть. Но - вытянул. Единственное, чего не позволял себе, это заниматься ночами. Высыпался перед полетами обязательно. Почему раза два и уходил с позором с зачета («Давайте, молодой человек, вернемся к этому кругу вопросов в другой раз»). Но дипломный проект защитил отлично. И к этому моменту уже достаточно поварился в технике, чтобы не слишком удивиться несколько своеобразному поздравлению Калугина:

- Поздравляю, Марат, поздравляю. Ну вот, теперь у тебя есть диплом и ты можешь начинать становиться инженером.

Последние месяцы перед окончанием института Литвинов действовал даже не на двух, а на трех фронтах: летал, делал дипломный проект и ухаживал за выпускницей театрального училища Валечкой Кашеваровой.

Познакомились они случайно. «Почти что на улице», - говорила потом Валя. И хотя Марат и возражал: «Ну, а чего плохого, если бы и на улице?» - в действительности знакомство произошло в помещении. Так сказать, в четырех стенах. Правда, стены эти обрамляли не чью-то квартиру и не клуб, театр, музей, а вполне прозаический приемный пункт прачечной. Приемщица сделала Марату замечание за неправильно пришитые к белью номерки и заставила их перешивать. Стоявшая тут же в очереди Валентина оперативно выдала Литвинову необходимую консультацию и даже одолжила иголку, нужную для проведения этой операции. «Первое, что я узнала о тебе, это что ты растяпа», - говорила Валя, вспоминая день их первого знакомства. «Напротив, - возражал Марат. - Ты установила, что я хозяйственный мужик. Самостоятельный. Иначе черта с два пошла бы за меня замуж…»

Жили Литвиновы хорошо, несмотря на то, что брак их, как охарактеризовали его летчики, был несколько заочный. Утром, когда Марат уезжал на аэродром, Валя еще спала. А вечером, когда она возвращалась из театра, досматривал уже третий сон Марат.

- Видят друг друга в основном по выходным, а, гляди-ка, неплохо живут. Несмотря на это, - удивился как-то коллега Литвинова Нароков.

- Несмотря? Скорее благодаря этому! - убежденно возразил старейший летчик-испытатель конструкторского бюро, в котором они работали, Петр Александрович Белосельский. - Меньше друг другу надоедают.

Впрочем, насчет выходных дело обстояло тоже не так-то просто: выходные дни у супругов Литвиновых не совпадали. В театре, где работала Валя, выходным днем был понедельник. А у Марата - воскресенье. Впрочем, тоже далеко не каждое: о вреде авралов в годы его испытательской молодости уже много говорили, чем борьба с этим нездоровым явлением в основном и ограничивалась.

Так же получалось и с отпуском: театр прерывал спектакли летом, на июль и август. А на испытательном аэродроме в это время была самая горячая пора. В отпуска летчики начинали уходить в ноябре.

Чего, однако, Марат, если только не был в отъезде, никогда не пропускал, это премьер спектаклей, в которых участвовала жена. Правда, потом, дома, когда она расспрашивала его о вынесенных из театра впечатлениях, он, галантно похвалив ее («Ты была очень хороша!»), дальше оценивал главным образом дикцию актеров: чьи слова он расслышал, а чьи нет. К последним профессионально глуховатый Марат испытывал стойкую антипатию. В результате нередко получалось, что более всего ему нравились персонажи, по замыслу драматурга и режиссера резко отрицательные.