Полтава - страница 20

Петрусь упал духом. Степан лежал молча, безнадёжно выставив под звёздное, расчищенное от туч небо короткий толстый нос. Как и Петрусь, он был подавлен случившимся. Пускай уже в Чернодубе беззаконие, а здесь рядом генеральная канцелярия, сам гетман.

Сначала долго слышался гул войска. В лесах, в смоляной тьме, драли горло волки. Где-то ближе кричали птицы. Ещё ближе, вдоль дорог, иногда лаяли собаки. Потом звуки войска растаяли. Под скрип возов, под конский топот, плеск воды в лужах, лесной шум время от времени вспыхнет протяжная песня — вот и всё.

Разве есть на свете высокая гора с белой звонкой церковью, где запрятана незавершённая парсуна? Сердюкам малярское умение — ничто. Петрусь, как и Степан, для них — существа, которых можно убить и бросить в лесу волкам на съедение... До сих пор, до нападения на Чернодуб — иначе не назвать! — хватало понимания, что на свете есть гетман, а теперь... На сердюцком возу всё казалось безнадёжным.

На третью ночь связанных столкнули на землю и освободили им руки. От воли закружились головы. Руки чесались. Пришлось припасть спиною к спине, чтобы не свалиться. В слабом фонарном свете на фоне серых стен шевелилась многочисленная охрана. Пахло влагой, землёй. Веяло нездоровой прохладой...

Сердюки, однако, не дали постоять. Вскоре в глубоком погребе, где звонко выстреливает каждый шаг и каждое слово носится испуганным эхом, стукнула брама — сердюцкие сапоги застучали по ступенькам наверх, а узников сдавило холодное подземелье. Бесконечное движение оборвалось неожиданно. Обессилевшие тела упали на перетёртую солому. В забытье.

Из каменного мешка выводят на краткое мгновение. Вдохнёшь воздуха, посмотришь на перекосившуюся через камни веточку — и снова в темень, откуда сквозь кованую решётку виден кусочек неба, величиною с решето.

Но это не вся ещё беда. Хуже, когда под стенкой затягивает песню какой-то дед-бандурист — про степь да прытких коней, про ветер над степною травою-тырсой. Песня выматывает душу. Деда не видели ни разу, но уже угадывается само его приближение...

Отзвучит песня — в подземелье приходит огромный сотник Онисько. Его песня — без струн и без музыки:

   — Сегодня, хлопцы, лошадям нашим купанье... Тёплая такая вода... Могли бы и вы... Только надо жупан на плечи...

Маленький Степан, вскакивая, каждый раз кричит так сердито, что из-под его ног вылетает солома:

   — Мы казаки! Не сердюки! Свободные!

   — Допустите до гетмана! — напоминает Петрусь.

Сотников ответ сердит:

   — Казацкое хозяйство? Тьфу! О коне думай, о земле... А то посеять, собрать... Тьфу!

Петрусь тоже начинает кричать:

   — Беззаконие! Мы писали суплику! Допустите до гетмана!

Сотник укоризненно склоняет голову:

   — Вы понимаете в законах, хлопцы?.. Будете верно служить — гетман денег даст, хутор подарит, будет право на устройство плотины... Как Гусаку... Я же Гусака знаю. И я заслужу, Бог даст... Гусак человек добрый, знаю... Так что слушайте меня. Берите сабли, пока просят!

Как-то Онисько разрешил выйти во двор. Хлопцы приблизились к калитке, сотник поманил за собой:

   — Видите?

Далеко, внизу, стояла карета с золотыми пятнами на широких дверцах. Кого-то осторожно подвели к ней, подняли — дверца закрылась. Завертелись колёса. Следом закачались в сёдлах казаки с голыми саблями.

   — Вот его здоровье...

Хлопцы, ошарашенные, молчали. Немощная голова — гетман. В Гадяче он сидел на коне и живо разговаривал с зографом Опанасом.

Когда узников снова загнали в подземелье, то Степан, опустившись на солому, вцепился товарищу в рукав:

   — Сгниём здесь...

Это говорилось не впервые.

   — Гетмана не увидим, коли так болен... Лишь бы отсюда. А там...

Петрусь молчал. Сердюцкий жупан — что хуже на свете? Но... гетман в руках сердюков. Суплика не дошла. Нужно обо всём рассказать ему на словах. Но как?

   — А что это надо — Петрусь понял окончательно...

В Витебске, на крутых берегах могучей Двины, толпился народ. На слепящие белые льдины по чёрной мутной воде падало галдящее воронье. Весною река подхватит любую вещь — вон, к примеру, исправное колесо от мужицкого воза. Бедно одетые дети, размахивая длиннющими рукавами, швыряли вниз щепки и неудержимо визжали, глядя, как брошенное вертится в чёрной воде. Некому спасать мужицкое колесо.