Полтава - страница 62
Максимович, оглядев Ломиковского, уже входит в палатку.
9
В просторной светлице, хорошо знакомой Петрусю, рыжий Кирило развёл неуклюжие руки:
— Малюй, казак! Всё для тебя здесь приготовлено!
Он стукнул о стол горшочками с красками, изготовленными Петрусем уже на этом хуторе между высокими дубами, куда батько Голый добрался с большими потерями после посещения Чернодуба: погибли товарищи, пропали возы.
Но батько, бодр: здесь надёжное пристанище! Выбрал себе самую прочную хату, хоть их тут всего несколько, а товариство построило курени, вырыло землянки — придётся зимовать?
Батько запретил высовываться на большие дороги. Обещает, что казацкое войско скоро уйдёт из гетманщины. Тогда настанет его время.
Пока что приказано пропивать панское добро, какое кому удалось прихватить. Усатый хозяин хутора превратил свои владения в торговый двор. Подсыпал валы. Гультяйские возы — перед корчмой, чтобы недалеко переносить добро в погреба. Сам хозяин растолстел, словно бочка из-под горелки. А так — шустрый.
— Удивительно, — покачал головой Кирило, рассматривая, как Петрусь кладёт на белую стену краски при помощи кисти, сделанной из лошадиного хвоста. — Умеешь, казак! А мог бы ты, примером, меня изобразить? Чтобы вроде казака Мамая, как в корчме намалёвано? Чтобы усы не рудые, а чёрные, сабля вот эта, оседлец аж за ухо и коник вдали чтобы виднелся?
Петрусь при помощи какого-то неопределённого звука дал понять, что не сможет такого сделать. Ведь достаточно кивнуть головой — и Кирило не отстанет. Да разве время браться за краски? Вот вынужден намалевать на стене петухов...
— Бог не вразумил, — согласился Кирило. — А у моего пана был маляр, так живых людей вгонял в парсуну.
И с теми словами Кирило исчез.
Из-под кисти вышло всего два петуха, как уже в светлицу ввалился батько Голый. Шапку — на лавку под иконы. Туда приземлился и сам атаман. Э, да он уже не молод, лыс, сед... Глаза из-под косматых бровей зырили на малеванье — брови прогнулись, ладонь — бах о стол.
— Оце... Лучше не сделаешь, чем в чернодубской церкви. Послушай... Говорят, твоя мать нас благословляла?
— Моя.
Журбиха перехватила гультяев на развилке дорог в Чернодубе, где стоит свежевыстроенная корчма. Выставленная рука торопливо осенила крестом весь гультяйский люд, который для безопасности пропустил вперёд свои обозы. За то благословение, спрыгнув в пыль, поклонился женщине атаман Голый.
Петрусь не знал, продолжать ли работу, нет ли.
— Сядь за стол! — приказал атаман, сделавшись вмиг каким-то необычно важным. — Оце... Уважаю маляров да певцов. Чистая у тебя душа. Не рассказываешь о гетмане... А я так скажу: разве может Бог поставить над людьми человека, который не подпускает к себе своих подчинённых? Нет! Он хитростью пролез. Только я хитрить не думаю. Я решил сам стать гетманом!
— Как так? — удивился Петрусь. — Гетмана выбирает рада!
— Неправду говорят. Подпаивают, выбирают. Батько Палий уже не возвратится... Хочу иметь силу над всей Украиной! Освободить людей от панов!
— А царь? — даже приподнялся Петрусь на лавке, держась за стол побелевшими пальцами.
— Сиди... Речь Посполитая сейчас ослабла. Освободим и Правобережье наше. Царь поддержит сильного гетмана.
Кто измерил царёв ум? Помочь настоящему гетману — дело, а здесь... Как только Петрусь попал на этот хутор, неспокойно стало у него на душе. Как же так? Гультяи вокруг... Галя, живя среди гультяйских женщин в хатёнке возле вала, завела себе казацкую одежду, выпросила у гультяев саблю. Она ежедневно спрашивает: «Петрусю-сердце! Когда же поход? Людей жалко...»
Батько вдруг захохотал, словно обращая всё сказанное им в весёлую шутку:
— Малюй, казак!
А сам снова уставился в окно. Огромный, хмурый, умный.
За окном шумят деревья. Там, во дворе, варят кашу гультяи, слушая Галино пение. Её песни переполнены печалью о Чернодубе, о суженом. Похожая печаль и в гультяйских думах. Но здесь все убеждены, что жених её — Петрусь. Как усадил Петрусь девушку на коня из Гусаковой конюшни — так и не слезала она вплоть до этого хутора... Зачем собрались? Бездельничать?