Полтора года - страница 12

И еще одно происшествие. На обед были котлеты, самое популярное у нас блюдо. Венера ковыряла ложкой в тарелке (вилок у нас не полагается). Тамара несколько мгновений наблюдала за ней. Потом решительно запустила свою ложку в ее тарелку. Реакция была моментальной. Резким и точным движением Венера ударила снизу по Тамариной руке. Котлета шлепнулась обратно. И, кстати, так и осталась несъеденной.

Наверное, произошло что-то еще в этом роде, что до меня не дошло.

— Зачем вы ее взяли, — укоризненно сказала Даша. — Достанется вам с ней.

Я рассердилась, хотя на Дашу сердиться грешно.

— А зачем я взяла тебя? Зачем я взяла всех вас? Разве я вас выбираю!

Не надо было так, Даша ведь не о себе печется. Но в действительности так оно и есть. Как мать не выбирает, кого ей родить, так и мы: кого пошлет судьба (в облике Б. Ф.), того и принимай. Какой бы он ни был. Словно ты его родила.

Впрочем, в этом случае я могла выбирать. Б. Ф. придвинул ко мне папку с тремя восклицательными знаками («Каратэ!!!») и сказал:

— А может, к Нине Андреевне?

Я вскинулась.

— А почему не ко мне?

— Ну хорошо, — сказал он, — к вам.

Так я родила себе Венеру.

Утешаюсь тем, что, если бы я позволила отдать ее Нине Андреевне, я корила бы себя еще больше. Я самолюбива и тщеславна.

Когда они сидят передо мной в классной комнате или стоят, выстроившись в коридоре, такие молодые, со свежими лицами, аккуратно причесанные (попробуй не причешись у нас как положено!), в своих отглаженных пиджачках и юбочках (ну-ка не выглади по всей форме!), смотришь на них — обыкновенные школьницы-старшеклассницы. Среди этих школьниц — девушки, которые там, «на воле», воровали, даже участвовали в грабежах, занимались проституцией, хулиганили (подчас жестоко), употребляли наркотики. Иногда, изредка — одна-две, не больше — попавшие сюда случайно, по чьему-то равнодушию или недосмотру. За этих страшно по-особенному: чему они тут обучатся у своих новых товарок? Какими уйдут отсюда? Как оберечь их?

С остальными иначе. Но не проще.

Когда я раздумываю о судьбах своих тридцати, стараюсь докопаться до сути, я вижу: каковы бы ни были конкретные причины, приведшие их сюда — у каждой своя, — есть общие для всех. Наш замкнутый мир, по существу, отражение бед большого мира, который лежит за нашей проходной. Пьяницы-отцы, а то и матери, а то и те и другие вместе, холодный формализм школы, лицемерие, цинизм, которых они, как бы ни были мало развиты, не могут не ощущать. Я не открываю Америки и могла бы додуматься до этого и раньше, еще не зная, не видя этого дома. Но сейчас, когда я здесь, я вижу это больно и ясно. Да, это они, наши общие беды, привели сюда, собрали под одной крышей этих девчонок. Иногда я со страхом думаю, что для них наш дом — последний заслон перед тем, что ждет их в открытом мире, от которого их насильно оторвали и заперли тут на полтора года? Ну и каков же он, этот заслон? Что можем, что умеем мы? Какими владеем средствами?

Да, мы научились держать их в руках. Их — всех вместе. Они подчиняются нашим требованиям, вовремя встают, вовремя ложатся, ходят строем, в конце концов получают свои аттестаты и разряды. Это так. Это мы умеем. Но вот я, воспитатель. Я наедине с ними. Что есть у меня? Ничего. Кроме меня самой. Где она, та наука, та методика, те рекомендации, которые должны наставить меня, помочь, научить? Есть ли они?! Почему-то в нашем доме никто не мог мне их назвать. И сама я тоже не обнаружила. Ни на библиотечных полках, ни в книжных магазинах. Да, конечно, Януш Корчак, Макаренко… И те, давние, Ушинский, Песталоцци. Но ведь наши сегодняшние питомцы далеко не те, с кем имели дело великие. И жизнь за нашими стенами тоже течет другая.

Одно злое воспоминание.

Как-то в нашем доме появилась гостья. Любезная, обходительная, что называется, контактная. Она прибыла к нам, чтобы собрать материал для своей научной работы, точного названия не помню, что-то о воспитании и перевоспитании девушек в закрытых домах, подобных нашему.

Б. Ф. попросил нас всех оказать ей содействие. Я принялась оказывать с великим энтузиазмом: помогала проводить тестирование, раздавала анкеты, проводила подсчеты, подкидывала собственные соображения. Б. Ф. даже пытался умерить мою прыть, опасаясь, что я отдаюсь этому в ущерб своим прямым обязанностям.