Полторы минуты славы - страница 37
И в дальнем углу кровати Мерилин настигла Федю. Она обняла одеяльную гору, скрывавшую его, и разметала по простыне свои нежно-загорелые ноги.
— Ты не можешь меня не помнить, — шептала она, задевая расплывшимися карминными губами шелк пододеяльника, который разделял теперь их лица. — Ты же говорил, что никто, никто и никогда не возбуждал тебя так, как я! Я Мила, Милена! Ну? Никаких ассоциаций? Булочно-кондитерская фирма «Милена»!
— Черт! — облегченно вскрикнул Федя.
Он вспомнил! Вспомнил!
Нет, ни небывалого возбуждения, ни приключений в гардеробе и ванной его память не сохранила. Ничего личного! Зато сценарные наметки Леши Кайка всплыли в сознании вполне отчетливо. Эта самая кондитерская фирма должна была появиться в одной из заключительных серий сезона. Было придумано, что бедная Лика после сто тринадцатой бессмысленной размолвки с неотвязным Сашей Рябовым шла плакаться в жилетку подруге. Подруг у Лики, помимо штатных завистниц, обнаруживалось по ходу дела неимоверное множество. Все они были рекламного происхождения и проплачены. Очередной подругой назначили именно владелицу сладкого цеха «Милена». Предполагалось, что Лика, рыдая, как только она одна умела, объявит Милене, что жизнь бессмысленна. Все, с карьерой модели покончено! Отныне она как проклятая будет есть высококалорийные булки, батоны и пирожные!
Естественно, Милена тут же утирает Ликины слезы и между делом придвигает к талантливой камере Ника Дубарева весь ассортимент своей пекарни. Точно! Так и было задумано! И уже обговорено! Договор подписан!
Федя вспомнил даже свой выезд на натуру, в кондитерский цех. Они с Ником тогда хотели присмотреться к обстановке и разработать мизансцены, а вместо этого объелись каким-то суфле. К Феде и сейчас, как фантомная боль вырванного зуба, вернулся всепроникающий, муторно-сладкий запах, от которого слипались ноздри. Даже подкладка его пиджака долго потом отдавала ванилином.
Но стоп! Посещение «Милены» состоялось недели две назад, и тогда хозяйка фирмы ничем не напоминала Мерилин Монро. Была она серьезной, в строгом деловом костюме цвета асфальта — не мокрого, а того, в какой закатывают. Отчаянно торговалась за каждую минуту экранного времени и ни игривой, ни грудастой, ни даже белокурой не казалась. Значит, с тех пор мир сошел с ума, солидная бизнес-леди сделалась дурочкой в розовом, а сам Федя попал в какой-то дикий переплет. Вот и сундук на него, оказывается, падал…
Минуту он утешал себя тем, что все происходящее — лишь пьеса, которую он, мастер трюков и двусмысленных шуток, зачем-то ставит. Обычно коммерческие пьесы бывают на редкость глупыми, а зрители бешено смеются.
Но никто теперь не смеялся в пустынной тишине незаселенного комплекса «Золотые просторы». Федя ничем по-режиссерски не мог тут распоряжаться, и ползла по простыне к нему, беспомощному, обезумевшая блондинка.
— Вы Людмила Борисовна Беспятова? — строго спросил он (память на имена была у него отменная).
— Конечно! — встрепенулась Мерилин. — Наконец-то ты вспомнил. Да, это я, я! Федя!
Она снова счастливо сжала в руках одеяло, под которым лежал Карасевич. Она даже сама попыталась внедриться в его складки.
Карасевич завернулся туже. Ее порыв, ее румяное лицо, сделавшееся совершенно бессмысленным, выдавало требовательное и жаркое желание. Слабый, больной Федя не был готов к сексу. Он после удара сундуком даже позабыл, что секс существует на свете, и только сейчас с удивлением вспомнил. Нет, нет и нет!
— У меня голова болит, и есть хочется, — сказал он.
Мерилин хихикнула:
— Что за женские отговорки! Ты сам говорил, что всегда готов, как пионер. Тебя же было не остановить! Ты же меня тут чуть до обморока не уходил!
Федя не знал за собой подобных подвигов. Правда, какие-то карминные губы, лезущие к нему, он и раньше припоминал, только полагал, что губы Маринкины.
— Я есть хочу! — повторил он, как мог грозно.
Мерилин выбежала из спальни, сверкая розовыми пятками. Вскоре она вернулась и прикатила столик с какими-то бутылками и щедрыми толстыми бутербродами.
— Прости, я совсем забыла, что мужчина должен много есть, — сказала она и попыталась засунуть Карасевичу в рот большой кусок булки с жирным, суглинистого цвета паштетом. В паштете утопали черные маринованные маслины.