Полуночное солнце - страница 12

. И она боится солнца. Как только оно выплывает из моря, рыба ныряет в воду.

— И откуда ты все знаешь, Пани? — спрашивает девушка. — Твой дед умер задолго до того, как ты родился, а ты все знаешь.

— А вот еще, — говорит юноша, — когда я пас ночью оленей, ко мне подполз волк, и у него было шесть ног. Я достал лук, убил его в самое сердце и пошел спать. Утром вернулся, а у него только четыре ноги.

— И волка ты не убивал, — сказала девушка, — тебе просто сны хорошие снятся.

— Когда я вырасту большой, — говорит юноша, — я буду бить свою жену, чтобы она мне верила. Я буду ее бить каждый день.

— Я тебе во всем верю, только не бей жену, — сказала девушка. — Ладно?

— Не буду, — соглашается Пани и снова рассказывает много удивительных историй о том, какие люди, реки и моря есть на краю земли и как туда попасть. — Через две больших ночи и два больших дня я пойду искать край земли, — говорит юноша. — Сначала я зайду в стойбище русских Обдорск, посмотрю его и пойду дальше.

— Возьми меня с собой, Пани, — просит девушка, и Пани долго думает об этом.

Потом он говорит:

— Пойдем вместе. Ты хотя и баба, но пойдем вместе.

И за это Нанук дает Пани жирную кость из широкого, как озеро, котла.

Стрелец Микола уже вкапывал последний столб в крепостную стену Обдорского острога.

Толстый конец столба был просмолен, тонкий — заострен. Высокая стена окружила острог, и посреди его сверкал обтянутый фольгой крест на церкви Сергия Радонежского. Рядом с церковью, перед торговыми рядами, стояла приказная изба, и длинная широкая лестница вела в черную пасть дверей, как в преисподнюю.

Стрелец Микола воткнул топор в середину столба и посмотрел на юношу самоеда, следившего за его работой.

— Много же мы острогов настроили во всех холодных землях, — сказал он, — а сколько моих братьев-сотоварищей полегли костьми на чужбине!

Микола вздохнул и медленным взглядом обвел Обь.

— Вот и в этой реке ныне немало наших утопло. Пойдут на ладьях ясак собирать с вас, самоедов, и не воротятся. А кто их знает, может, и на Русь сбегли или ушкуйным промыслом[21] занялись. Всяко бывает… Скучно небось по батьке с маткой-то… А?

Юноша не ответил. Он тоскливым взглядом следил за тем, как плывут по Оби могучие кедры, вырванные с корнями. На одном из кедров, отнесенном течением близко к берегу, с ветки на ветку беспокойно прыгала белка. Ее рыжий пушистый хвост неустанно мелькал над ветками.

— Дурочка, — сказал Микола, — унесет тебя в море-океан…

И, вздохнув, он следил за кедром до тех пор, пока тот не скрылся в одной из проток.

— Ты молчаливый какой-то, — продолжал Микола, — вроде нашего воеводы Тайшина. Бывает, молчит он, молчит, а потом рявкнет, аж мороз до печенки пронимает. Не люблю таких. Ей-бо, убегу от него. На Русь уйду… А потом… — Микола боязливо огляделся и, перекрестившись, прошептал: — На Волгу, на Дон подамся. К Степану Тимофеевичу…

Юноша удивленно поднял голову и посмотрел на стрельца.

— А кто он?

— Стенька Разин-то?.. Великий атаман…

Синие глаза Миколы округлились. На худом конопатом лице появилась восхищенная улыбка, но она тотчас же потухла: он увидел идущего от торговых рядов воеводу Тайшина.

— А ну, споем, толмач[22], — сказал он беспечно и, углубляя лопатой и без того глубокую яму, запел тоскливым голосом:

— Поёшь? — хмуро сказал воевода и сел на пригорок, опираясь спиною на стену острога и зорко всматриваясь в туман за Обью.

— Пою, — неуверенно ответил Микола, но петь уже не мог. Тонкий и высокий, он походил на березу из густого бора. Рыжие волосы на непомерно большой голове скатались в войлок, редкая бороденка была всклокочена, и весь он казался каким-то несуразным рядом с широкоплечим воеводой, угрюмо вглядывавшимся в туман за рекой.

Воевода вздрогнул от необычного шороха.