Поляна, 2014 № 01 (7), февраль - страница 46

Андрей пожал плечами и подошел ближе. Под лампами, не дающими теней, белая глина казалась абсолютно гладкой, на изогнутых стенках не было ни единого дефекта, словно время само хранило хрупкую вещь. Блики света легли на дно правильным кругом и внутри него будто виднелись очертания цветка лотоса. Форма. Пропорции. Они были идеальными. Андрей словно прозрел.

— Кажется, я понял.

— Дошло? — Людмила обняла его за плечи. — Когда мистер Ханссен показал мне ее в первый раз, я тоже была разочарована, но потом. Можно нарисовать красивый узор на чем угодно, позолотить самую безобразную вещь в мире, и она приобретет определенную ценность…

— Я все равно, не понимаю, Учитель, — растерянно сказал Ю-цзы, глядя на пиалу, стоящую на столе.

— Попробуй взять кисть и украсить ее, не испортив, — слегка раздраженно сказал Конфуций, — и если тебе это удастся, я признаю тебя величайшим художником всего Чжоу.

Борис поправил очки и произнес совершенно серьезно:

— А почему вы думаете, Гриша, что мою жену может заприметить только сумасшедший?

Тут уж они все втроем расхохотались, причем громче всех сама Ольга…

…Она не замечала времени. Шла, словно сквозь него, рисуя, ловя образы проходящих мимо людей, радуясь солнцу, облакам, дождику, собакам, своим летящим, легким, перламутровым нарядам. Своей свободе, своей творческой искре, которая озаряла ей жизнь. Тому, что рядом с ней надежный и талантливый Борис.

Старый Казанова ее заприметил? Положил на нее глаз?

Как смешно, как нелепо, как трогательно! А пусть! Приятно, если она еще может кого-то увлечь! А вот сам Казанова вызывал у нее большие сомнения. Разве может он кого-то прельстить, кроме чудовищно вульгарной Аллы? Все явные признаки болезни, депрессии, маниакальности, словно бы свидетельствовали о недосягаемой для нее самой, Аллы, утонченности и интеллигентности!

И все же напрасно, ой, напрасно не поверила Ольга в чары старого Дон Жуана! Буквально на следующий день, когда они с Борисом шли к морю, Ольга зацепилась глазами за идущую впереди них пару. Она сразу узнала эту согнутую, еле переступающую ногами фигуру, одетую все в ту же застиранную серенькую рубашечку. А рядом порхала какая-то молодая особа в коротенькой цветной юбочке, длинноногая, тоненькая и юркая.

Бог мой! Еще одна! Откуда он их берет? Непостижимо!

Потянув мужа за собой, она свернула на другую дорожку. Сказала, что тут тенистее.

Вездесущий Гриша Элькин, у которого появилось наконец-то некое «дело» (и ощущающий живой интерес к этому «делу» Ольги), восторженно сообщил ей по телефону, что к Немо приехала нынешняя жена брата. Утешить его в горе. У них с братом, оказывается, умерла какая-то девяностолетняя тетка. И вдобавок какого-то родственника убили. Троюродного брата или дядю. Коммерсанта. И Немо впал в жуткую депрессию. Эту Катю Гриша прекрасно знает. Та еще штучка! И почему это приличные евреи каждый раз выбирают русских баб? (Гриша словно забыл, что сам был женат на русской.) Вот эти бабы и начинают чудить. С этой Катей сосед постоянно ругался, крики были слышны даже на их с Маечкой этаже — а они живут двумя этажами выше. Но Гриша не подозревал, что и вторая жена влюбилась в брата мужа и, судя по теперешнему приезду, собирается с ним остаться.

— Старикан-стариканом, — хохотал Гриша, — а любому молодому даст фору. Вторую жену отбивает у собственного брата. Я его в доме видел считанные разы, а он не дремал. Скажите, Олечка, ну чем такой может привлечь женское сердце?

Ольга ответила резко и раздраженно:

— Ничем!

— Вот и я так думаю!

Гриша расхохотался и повесил трубку, довольный окончанием разговора.

…На плотных розоватых листах французской бумаги Ольга продолжила свою северную серию. Два витязя сражаются друг с другом, а за ними наблюдают три желтокосые северные девы. Луна борется с Солнцем, а три природные стихии — Земля, Вода и Воздух — ожидают исхода поединка.

И опять все круглится, все рифмуется, все бликует и отражается на этих праздничных светлых листах. Потому что Большой космос очищает все низменные и тяжелые страсти, делает их прозрачными и прохладными, как прибалтийский воздух, как прибалтийская вода и прибалтийская земля, на которой произрастают нежные, умеренно сладкие плоды.