Поляна, 2014 № 02 (8), май - страница 18
Пара-тройка охлаждающих входов: «Почитала-недочитала». «А по-моему — нудеж и…уйня». «Не въехал, в чем драйв». И проч.
Затем — гневные возражения «фанатов» с попытками завязать форум. Опять заглушки, типа «Лучше я в пятидесятый раз „Собачье сердце“ перечитаю». «Зря 150 рублей потратила». «Тебе везуха, я — 180». И проч. Больше всего было отзывов, типа: «Так себе». «Ничего». «Читать можно, но зачем?». И фан-форум заглох сам собой. Всего — сорок три входа, последний — полгода назад.
Так что здесь — тишина. Совсем другое дело — интервью. Тут я натолкнулась на одно ключевое ощущение, которое стало решающим для меня в отношении к Зулич.
Первые интервью с писательницей («Эхо Москвы», «Караван» и т. д.) были довольно живыми и местами даже интересными. Потом они, эти интервью, мертвели. Последние были совершено формальными. Думаю, Илона их даже не перечитывала. Ни до, чтобы править, ни после публикации, чтобы насладиться славой. А вот в первых четырех-пяти Илона явно старалась. Вообще — несмотря на все ту же непроницаемость — здесь присутствовала какая-то живинка: остроумные реакции, емкие определения. Но это не главное. Важна была доминанта, а доминанта была такова: Илона уж точно обладала одной феноменальной способностью. Даже затрудняюсь ее определить. Словом, умела себя гениально преподнести, как говорят, позиционировать. «Самопродюссирование» и «автоменеджмент» Илоны Зулич были безукоризненны. В каждой фразе, причем ненавязчиво и даже вроде бы слишком скромно, звучало: «Я — лучше всех», «Я — пуп земли», «Я — это все». Это как-то само собой подразумевалось и не вызывало никаких сомнений. Не должно было вызывать. Само слово «я» в ответах на вопросы журналистов практически отсутствовало. Но в подтексте это «Я» вырисовывалось в виде огромной, прекрасной и таинственной подводной части айсберга. Это была гениально и явно по наитию выстроенная система намеков на неисчерпаемую глубину, на тайну собственной личности.
За этим всем я почувствовала вдруг такую любовь Илоны Зулич к себе и уверенность в собственной избранности, что мне стало даже неприятно. Я — центр мироздания. И никаких сомнений. Хладнокровие — как у чапековских саламандр. Зулич словно бы не удостаивала окружающих приведением доказательств, как Снежная Королева, что ли… Или Свидригайлов… Или все тот же Печорин… Бог ее знает. Но фишка заключалась в том, что это неисчерпаемое самолюбие Илоны было, как я чувствовала, не гранитнобетонным и незыблемым, а именно вампирическим, самопожирающим. Да. Никому ничего доказывать Зулич не собиралась.
Там был забавный эпизод. Какой-то телепузик-журналист брал интервью для такого же телепузиковского luxury-журнала. Текст был таков:
— Скажите, Илона, а вы могли бы голой пройти по Тверской?
— Зачем?
— Ну, предположим, очень было бы нужно.
— Меня бы милиция забрала.
— Допустим, с милицией договорились. Полная Тверская народу. А вы — в чем мать родила.
— Конечно, прошла бы. Даже без «нужно». Если бы просто захотелось.
— А люди?
— Что — «люди»?
— Люди ведь смотрят… Тысячи людей.
— Пусть смотрят. Они мне заменяют фонарные столбы.
Здесь Илона выразилась совершенно честно. Я уверена. Насчет столбов. А что столбам доказывать?
Но себе-то она должна была доказывать свое самолюбие ежеминутно. Даже не доказывать, нет. Ему, самолюбию требовалась пища. В виде поклонения, обожания. Или чего-то еще?.. Но все это рано или поздно становится скучным. Как будто человек очень-очень хочет, просто умирает от голода, но пища ему противна. Любая. И что дальше? Конец.
Помню, было около часа ночи. Не спалось. Я снова залезла в Интернет. Набрала «Илона Зулич». Кликнула по «картинкам». Высветился список: у каждой фотки — свое название. Не читая названия, пробежала по списку. Щелкнула по последней (фотография для «Cosmopolitan»). Я вздрогнула.
Илона одна. В чем-то вроде бедуинского бурнуса. Ослепительно белого, как саван. Глубокое декольте. Красивая загорелая грудь. Илона — на фоне восточного сине-зелено-алого ковра. Обеими руками держит витой инкрустированный кинжал, направленный вниз.
И — чуть на себя.